— Как убили?
— Пулей. Через дверной глазок. Ах, Семен! — Полковник в ярости стукнул кулаком по столу. Аж бутылки звякнули. — Азартные все больно! Пошли к ублюдку. Я уверен, Семена он вывел на убийцу.
В комнате следователей они подождали Петруччо, которого привели из помещения для задержанных. Он сел на стул, напротив — трое вошедших и конвоир. Кунгуренко отпустил сержанта.
— Куда ты послал опера? — спокойно спросил полковник.
— Какого опера? — не понял или сделал вид, что не понял, Петруччо.
— Митрошкина. Который тебя задержал.
— Я его никуда не посылал.
— Ты его на пулю послал, сука. И если сейчас до дна все не вывалишь, пеняй на себя.
Человек, способствовавший гибели милиционера, не должен ожидать ничего хорошего от их общества. И Кунгуренко давил так, как делал всегда в похожих случаях. Не может быть, чтобы убийца мента (или его пособник), попав в руки к друзьям убитого, не дрогнул.
А вот с Петруччо этого как раз и не происходило. Поняв, что сломавший его опер мертв, он буквально воспрянул духом. Мало того что исчез недомерок, внушавший ему такой страх. Ставился под сомнение сам факт страха и процесса «ломания». Ведь еще три часа назад Сеня казался ему его личным злым роком, непобедимым и неумолимым. А сейчас его тело лежит в каком-нибудь больничном морге с биркой на большом пальце. Ну, какой же он после этого злой рок? Просто на Петруччо нашло затмение, вот и все.
Кроме того, Митрошкин — фактически единственный свидетель, который реально мог дать показания на Петруччо. Нет свидетеля — нет дела.
Петруччо даже заулыбался. Сейчас его, конечно, начнут бить. Или делать «слоника». Или «вытяжку». Но, господи, сколько раз в его жизни ему делали «слоника»? Ни разу не умер. Попрессуют и отпустят. Не он же убил маленькую сволочь, хотя очень бы того хотел.
Кунгуренко тоже почувствовал перемену в настроении задержанного. Не понимал ее сути, но видел, что добиться чего-либо от Петрова Петра Николаевича будет сложно. И все же он, безусловно, применил бы все силы, поскольку других выходов не видел.
А вот Ефим видел. Не будучи большим сыщиком, но имея профессиональную наблюдательность и два года занятий психологией в МГУ, он отметил реакцию Петруччо на косвенно сообщенное известие о смерти Митрошкина. Если его смерть сделала уголовника неприступным, значит, опера нужно оживить. Хотя бы на время. Этических переживаний Береславский в этом плане вообще не ощущал: Семен шел на смертельный риск, задерживая бандита. И уж тем более бы не обиделся, узнав, что его смерть «отсрочили» в интересах следствия.
— Может, я и ошибаюсь, но, по-моему, вы рано радуетесь, — мягко заметил Ефим.
Петруччо с интересом воззрился на полного очкарика с редкой прической. Его вид был нетипичен в милицейских коридорах. И речь была нетипичной. Он, скорее, напоминал адвоката. Может, это и есть адвокат? Все-таки Петруччо работал на солидную фирму!
— Семен Митрошкин, как бы это сказать, — готовил бомбу Ефим. — Он, вообще-то, не совсем умер.
Лицо Петруччо вытянулось. Особенно тяжело возвращаться на фронт из санатория.
— Точнее, он даже совсем не умер, — продолжил пытку Ефим. — В него стрелял ваш друг. И ранение очень неприятное. — Петруччо опять почувствовал надежду. — Очень неприятное, хотя и неопасное для жизни. — Ефим не торопился, кидая Петруччо из надежды в ужас, «раскачивая» его не слишком устойчивую психику. — Вообще неопасное. Короче, жить будет долго, но безрадостно. Завтра вы его увидите здесь. И он будет очень не в духе, потому что его свадьбу придется теперь надолго отложить («Прости, Сеня!»). А может, навсегда.
Петруччо был раздавлен. Похоже, его Заказчик отстрелил недомерку яйца, и завтра весь гнев страшного сыскаря будет обрушен на его голову. Ведь это он, Петруччо, обозвал Заказчика бизнесменом. О, господи!
— Сейчас он в 57-й больнице, но уже к ночи будет тут, — включился в игру Кунгуренко. — Просил тебя в СИЗО не отправлять.
— Я же не знал, что тот будет стрелять. (Знал! И подсознательно на это надеялся! Но вон как все получилось…)
— Я не хочу, чтобы опер сводил с тобой счеты, — сказал полковник. — Мне это не надо. Мне нужна информация.
— Я его не знаю. Он каждый раз менял имя. Последний раз — Николай Петрович, по-моему. Адреса другого я тоже не знаю.
— Ладно, — поскучнел полковник. — Не хочешь по-хорошему. Давай пиши все, что знаешь. И побыстрее. Через час-полтора приедет Митрошкин. Потом поедешь фоторобот делать. Если сможешь…
— Я могу без фоторобота, — хватаясь за соломинку, вдруг сказал Петруччо.
— Как это?
— Я все сделаю без Митрошкина.
— А при чем здесь фоторобот?
— Я его нарисую. Мне только нужен очень мягкий карандаш: 3М или художественный. И гарантии.
— А ты умеешь? — недоверчиво спросил Ефим.
Петруччо посмотрел на Ефима, но ответом не удостоил:
— Вы кто? — Он уже понял, что заинтриговал собравшихся.
— Генерал Береславский, — спокойно ответил Ефим. — Что ты хочешь за рисунок? Только реальное.
Петруччо лихорадочно соображал. На генерала мужик не очень походил. Но сейчас все шиворот- навыворот. И полковником он точно командует, иначе бы сюда не вошел. А полковнику Петруччо не доверял.
— Я думаю, тебе не хочется встречаться с Митрошкиным, — спокойно, как бы размышляя вслух, продолжил Ефим.
Петруччо согласно кивнул.
— Я не могу полностью отстранить опера от дела, — доброжелательно начал Береславский. — Кроме того, надо будет выверить ваши показания по задержанию. Но я могу сделать так, чтобы он тебя больше не допрашивал.
— Согласен, — выдавил Петруччо. — И он обещал, что на меня не повесят трупы с «грязного» ствола. Это не мои.
«Молодец, Митрошкин», — подумал Кунгуренко.
— Это уже моя забота, — сказал полковник. — Раз обещали — сделаем. Если трупы и в самом деле не твои.
Петруччо получил пачку карандашей и принялся за работу под присмотром двух сержантов (ему сняли наручники). А Ефим, полковник и Ивлиев вернулись в кабинет.
Говорить не хотелось.
На лице Кунгуренко явственно проступил возраст. Смерть подчиненного еще долго будет его мучить.
Наконец сержант принес рисунок. Собравшиеся ахнули. Петруччо, безусловно, Репиным не был. Однако портрет был выполнен так, что сыщик, встретив изображенного, узнал бы его моментально. Это вам не туманный фоторобот. И еще из портрета было видно, что художник портретируемого не любит.
— Такие таланты пропали, — с сожалением констатировал полковник.
— Почему же пропали? — сказал все время молчавший Ивлиев. — Очень даже пригодились. Мне тоже нужна копия.
— Сделайте несколько ксероксов, — приказал Кунгуренко сержанту.
Через несколько минут, получив копии, Ефим и Ивлиев покинули здание ОВД.
Береславский подвез Ивлиева до прямой ветки метро.
— Пока, генерал! — хохотнул старик. Он был в хорошем настроении. Смерть незнакомого человека не слишком затронула подполковника. Он повидал много и относился к подобным происшествиям без лишних волнений. И еще Ефиму показалось, что Ивлиев был сильно рад рисунку Петруччо. Гэбэшникам он,
