недоучка реальной школы своего друга Кубичека, а тот завел разговор о деньгах.
«Что деньги!» — опять услышал он от человека, абсолютно уверенного в том, что эти бумажки можно получать и не имея профессии. Когда Стефания перестала ему улыбаться, как раньше, и за ней начали ухаживать молодые лейтенанты, «пустоголовые дураки», мечтатель Адольф Гитлер решил броситься с моста в Дунай, разумеется вместе со Стефанией.[10] Никто из них не прыгнул, и мировая история пошла своим путем.
Осенью 1907 г. молодой Гитлер решил поехать в Вену, чтобы там, в соответствии со своими наклонностями, стать «академическим художником». Чемодан, наполненный в основном книгами о подвигах немецких героев, был уже упакован, когда мать присела к постели своего сына и взяла его за руку.
«Послушай, — сказала она тихо, с трудом шевеля губами, которые стали тоньше после того, как за несколько месяцев до этого ей оперировали рак груди, — твой отец...»
Она запнулась, потом выпрямилась и сложила руки вместе.
«Я скажу тебе сегодня все, — продолжила она спокойно. — Может быть, тебе понадобятся адреса в Вене. Мать твоего отца забеременела, когда ей было уже за сорок. Она работала в Граце у еврея Франкенбергера, который приехал из Венгрии, а позже переехал в Вену. К Алоизу, твоему отцу, в его доме относились как к сыну. До 14 лет Франкенбергеры платили за него деньги, а потом он стал учиться на сапожника. Они ему писали и часто делали подарки, эти Франкенбергеры, они благородные люди. Возьми венский адрес Франкенбергера, это твой дядя. Может быть...»
Она замолчала. Смертельно больная женщина сунула записку под подушку, поцеловала своего сына в лоб и тихо закрыла дверь. Адольф долго не спал этой ночью, а на следующее утро его друг Кубичек потащил тяжелый чемодан на вокзал.
Через три месяца Гитлер вернулся в Линц, бледный, изможденный, со впалыми глазами. «Она неизлечима», — сказал ему домашний врач, еврей, д-р Блох, и услышал от юноши сердитый ответ: «Что это значит? Не то, что болезнь неизлечима, а лишь то, что врачи не умеют ее лечить». Подавленный сын засучил рукава и сварил для матери ее любимые блюда. За три дня до Рождества 1907 года его мать умерла в возрасте 47 лет, и в день накануне сочельника маленький траурный кортеж двинулся по узким улочкам, покрытым туманом с Дуная. Восемнадцатилетний сын шел за гробом в длинном черном зимнем пальто, держа в одной руке цилиндр, а другой вел за руку 11-летнюю сестру Паулу. За свою сорокалетнюю врачебную практику д-р Блох никогда не видел молодого человека, настолько сломленного страданием и горем. В долгой тишине Святой ночи одинокий человек ходил по улицам Линца до тех пор, пока не забрезжил рассвет.
Глава 2
Венский бомж
Незадолго до того как Гитлеру пришлось ухаживать за своей умирающей матерью, он провалился в Вене на экзамене при попытке поступить во Всеобщую художественную школу. Его не приняли, и это подействовало на него как гром с ясного неба. Он покинул роскошное здание на Шиллерплац в полном отчаянии. В провинции он был лучшим художником в своем классе, а здесь Вена, двухмиллионный город. Большие надежды не сбылись. Целый день он боролся сам с собой: воспользоваться ли письмом, которое мать сунула ему при расставании под подушку? Наконец он решился: пусть он тоже будет евреем и с этой стороны ему должны помочь в великой нужде.
Он пошел на еврейское кладбище Вены в поисках могилы, но нашел несколько надгробных камней с фамилией «Франкенбергер», а рядом другие, с фамилией «Гитлер». Потом он купил почтовую открытку с видом венской синагоги и нарисовал с нее акварель, которая хорошо получилась. На следующий день он приобрел лапсердак и направился через ухоженный сад к вилле Франкенбергера в венском пригороде Хитцинг. Ему открыла дверь девушка, которая провела его в салон. Ступая по большому ковру, он подошел к креслу в углу и положил на него пачку своих рисунков, акварель с изображением синагоги — сверху. На стене висели портреты предков. Он смотрел на них: такой же, несколько великоватый и слегка изогнутый нос, что и у него, а также у его сводного брата Алоиза и сводной сестры Анжелы, которые родились от другой матери. И тут вошел Франкенбергер, мужчина лет шестидесяти, ухоженный и упитанный. «У него такой же большой нос, — отметил про себя молодой Гитлер, — фамильный признак». Это придавало ему храбрости. Он представился и быстро изложил, что ему нужно:
«Ваша семья, Ваш уважаемый отец, Ваш дед так много сделали для моего старика, да смилостивится над ним Бог. Помогите мне, его сыну, которые теперь один во всем мире. Я не прошу денег. Помогите мне поступить в академию. Ведь Вы так могущественны».
Старый Франкенбергер отложил сигару и прошелся по комнате.
«Послушайте, юный друг, — начал он. — То, что мы платили за Вашего отца, это верно. Но никто не может сказать, что он происходит от нас. Говорят о моем отце. Но кто скажет, что это в самом деле был он? Разве что Ваша бабушка, но не будем говорить о ней».
Он помахал рукой в воздухе, а молодой Гитлер стоял с открытым ртом.
«Послушайте, — снова заговорил Франкенбергер. — Я не меценат, я в этом не разбираюсь. Но, знаете, у нас в Вене есть столовая для наших стариков. Не хотите ли там работать?»
Гитлер взял свою папку, кивнул головой и вышел, не сказав ни слова. Он выбежал на улицу, потом остановился, достал акварель с синагогой, разорвал ее и выбросил клочки за изгородь. Он побежал дальше, снова остановился, сорвал с себя черный лапсердак, вернулся и выбросил его вслед за клочками картины. Он повис на кусте, на котором цвели красные розы.
«Я вышлю их обратно в пустыню! — угрожающе прокричал он на нижнебаварском наречии и потряс кулаком. — Пусть уходят туда, откуда пришли. Я вышлю их в пустыню, всех!»
Двое прохожих остановились и удивленно взглянули на него. Юноша побежал дальше. Фалды его сюртука развевались по ветру. Он обойдется без чужой помощи. Он будет заниматься и следующей осенью сдаст экзамен. Но помощь все-таки требовалась, и она пришла от домовладелицы из
