– Можно сделать это быстро? Не таким медленным и ужасным способом, как…
– И сделать меня одним из молчаливых деревьев? Не имеющим потомства?
Без почета, только черви, эти жалкие месизы, будут питаться моим соком, да братья пользоваться моей древесиной?
– Разве нет никого другого, кто бы смог сделать это? – спросил Эндер.
– Один из братьев, которые знают ваш способ жизни и смерти?
– Ты не понял, – сказал Хьюман. – Так весь род узнает, что говорилась правда и только правда. Либо я дарую тебе третью жизнь, либо ты мне, или не будет никакого договора. Я не могу убить тебя, Говорящий, и мы оба хотим договориться.
– Я сделаю это, – произнес Эндер.
Хьюман кивнул, встряхнул руками и вернулся к Шаутер.
– О, Господи, – прошептала Аунда. – Есть ли у вас сердце?
Эндер не отвечал. Он медленно побрел за Эрроу через лес. Новинха дала ему свой карманный фонарик, чтобы видеть дорогу; теперь Эрроу играл с ним, как дитя, убавляя и прибавляя свет, наводя его на деревья и кусты. Он был весел и игрив, как может быть свинка.
Но за своей спиной они слышали голоса жен, пронзительную какофонию отчаяния. Хьюман рассказал им историю Пайпо и Лайбо, что они умерли необратимой смертью, страдая от боли. Что они не могли проделать это с Мандачувой и Лиф-итером, поскольку не хотели стать убийцами. Только отойдя достаточно далеко от поляны, их голоса стали звучать глуше и мягче, пока, наконец, не потонули в шорохе их шагов и шелесте деревьев.
– Это была месса по душе моего отца, – сказала Аунда.
– И моего, – добавила Новинха; все поняли, что она говорила о Пайпо, а не о давно умершем Густо Венерадос.
Эндер не участвовал в их разговоре; он не знал Пайпо и Лайбо, в его памяти не было скорби и печали. Все, о чем он думал, это о деревьях в лесу. Однажды они были живыми, чувствующими свинками, каждое из них.
Свиноподобные могли петь им, разговаривать с ними, каким-то образом понимать их речь. Но Эндер не мог. Для Эндера эти деревья не были людьми, никогда не могли стать людьми. Если он поднимет нож на Хьюмана, то в глазах свиноподобных это не будет убийством, но для самого Эндера… Хотя он и понимал, что убьет только часть жизни Хьюмана. Как свинка, Хьюман был истинный ремен, брат. А как дерево, он будет не больше камня, могильного памятника. И чем глубже это осознавал Эндер, тем больше начинал в это верить.
Он снова убеждал себя, что должен убить, хотя однажды дал себе обещание не повторять убийство.
Он почувствовал, как рука Новинхи проскользнула ему под локоть. Она оперлась на него.
– Помогите мне, – прошептала она, – я совсем ничего не вижу в темноте.
– У меня хорошее ночное видение, – дружелюбно предложил Олхейдо, направляясь к ней.
– Замолчи, глупый, – цыкнула на него Эла. – Мама хочет идти с ним.
Оба, и Новинха и Эндер, слышали, что она сказала, и оба почувствовали молчаливую усмешку друг друга. Новинха теснее прижалась к нему.
– Я думаю, у вас есть сердце, чтобы совершить намеченное, – тихо прошептала она, чтобы только он мог услышать.
– Холодное и жестокое? – спросил он. В его голосе слышались нотки черного юмора, но слова казались искренними и правдоподобными.
– Достаточно сострадательное, – сказала она. – Чтобы приложить каменное железо к ране, если это единственный путь заживить ее.
Она была одной из тех, кто прошел сквозь прижигание ран его каленым железом, поэтому она имела право говорить; и он поверил ей, это облегчило его сердце от тяжести предстоящей кровавой работы.
Эндер не предполагал, что ему удастся уснуть, зная о предстоящем. Но он проснулся от нежного голоса Новинхи. Он понял, что находится снаружи, лежит на траве, его голова покоилась на коленях Новинхи. Все еще было темно.
– Они возвращаются, – тихо произнесла Новинха.
Эндер сел. Однажды, еще ребенком, он так же проснулся, внезапно и окончательно; затем он, будучи солдатом, выработал привычку быстрого и окончательного пробуждения. В одно мгновение он сориентировался на местности и восстановил все в памяти. Рядом, всего в нескольких метрах, высилось дерево третьей жизни Рутера. Там, за изгородью, у подножия холма виднелись крыши первых домишек Милагра. Словно стражи, на вершине холма высились здания собора и монастыря.
В другой, противоположной стороне, раскинулся лес. По склону холма спускались Хьюман, Мандачува, Лиф-итер, Капс, Эрроу, Кэлендер, Вом, Бак-дансер и несколько других братьев, чьих имен Аунда не знала.
– Я не видела их раньше, – сказала она. – Они, должно быть, пришли из других домов братьев.
Составили ли они договор? – спрашивал молча Эндер. Это все, что меня беспокоит сейчас. Удалось ли Хьюману объяснить женам новое понимание мира?
Хьюман что-то нес. Завернутое в листья. Свиноподобные молча положили это перед Эндером; Хьюман начал осторожно разворачивать. Это была компьютерная распечатка.
– «Королева Пчел и Гегемон», – тихо произнесла Аунда. – Та копия, что дал им Майро.
– Соглашение, – сказал Хьюман.
Только теперь они поняли, что распечатка была сделана только на одной стороне листа. На другой стороне в свете фонарика они увидели нечеткие написанные от руки печатные буквы. Они были крупные и неуклюжие. Аунда очень удивилась.
– Мы не учили их делать чернила, – сказала она. – Мы никогда не учили их писать.
– Кэлендер научился писать буквы, – сказал Хьюман, – рисуя палочкой на земле. А чернила сделал из навоза кабр и мертвых месизов. Вы ведь пишете договоры, правда?
– Да, – сказал Эндер.
– Если мы не напишем его на бумаге, тогда можно по-разному будет запомнить и трактовать его.
– Все верно, – сказал Эндер, – вы правильно сделали, что написали его.
– Мы внесли несколько изменений. Жены настаивали на изменениях, и я думаю, вы примете их. – Хьюман начал перечислять их. – Вы, люди, можете делать подобные соглашения с другими родами, но вы не должны делать других, отличных, соглашений. Вы не можете учить других свиноподобных вещам, которым вы не обучали нас. Можете вы принять этот пункт?
– Конечно.
– Это был самый легкий. Теперь о том, что, если у нас возникнут разногласия по поводу законов? Если возникнут разногласия по земле, где кончается ваша земля и начинается наша? На этот счет Шаутер сказала, пусть королева пчел судит людей и Маленьких Некто. Пусть люди будут судьями между Маленьким Некто и королевой пчел. И пусть Маленькие Некто судят королеву пчел и людей.
Эндер удивился простоте решения. Он вспомнил о том, о чем не помнила ни одна живая душа, о том, какими ужасными казались баггеры три тысячи лет назад. Их насекомоподобные тела казались вышедшими из детских ночных кошмаров. Примут ли люди Милагра их третейский суд?
Это было трудно принять. Но не тяжелее, чем то, о чем мы просили свиноподобных.
– Да, – сказал Эндер. – Мы сможем это тоже принять. Это хороший план.
– Теперь следующее изменение, – сказал Хьюман. Он посмотрел на Эндера и ухмыльнулся. Это выглядело ужасно, так как лица свиноподобных не приспособлены для человеческого выражения чувств.
– Поэтому нас не было столь долго. Из-за всех этих изменений.
Эндер улыбнулся в ответ.
– Если род свиноподобных не подпишет соглашения с людьми, и если этот род нападает на другой
