Вилена рассеянно слушала стихи про спящую красавицу и подумала о своих ресницах, которые могли бы вот так же застыть.
А Ваня заканчивал чуть нараспев:
– Вы простите, - оправдывался он, - у меня тут архаизм получился: 'Пред тем, а не перед тем'… Но это можно исправить.
– Это неважно, - сказала Вилена и повторила последние строчки: - 'Смерть отступит пред тем, кого ведет любовь'? А Время? - и пристально посмотрела на Ваню.
– И Время! - подхватил тот. - Пусть это сказка, - она у меня так и называется 'Старая сказка', - но, когда царевна уснула, ее принц еще не родился, - и он смущенно засмеялся.
– Что? Как вы сказали? - спросила Вилена и, о чем-то вдруг подумав, страшно заторопилась: - Пойдемте скорей к станции.
– А может, покатаетесь? Я вам лыжи бы принес, - робко предложил Ваня.
Но Вилену сейчас ничем нельзя было остановить, он еще плохо, совсем плохо разбирался в женщинах.
Прощаясь, Вилена поблагодарила Ваню за стихи, и он расцвел. Она загадочно добавила:
– Впадают же медведи в спячку зимой. - И уехала.
Прямо с одной из городских станций монорельсовой дороги Вилена, одержимая новой мыслью, отправилась в Институт жизни и оказалась в кабинете знаменитого академика Руденко.
Со стен на нее смотрели портреты великих ученых, а с полок - книги и пугающие черепа собранной здесь редчайшей коллекции.
Владимир Лаврентьевич Руденко был могучий старик, с большой белой бородой и молодыми темными глазами. Он чуть сутулился, когда прохаживался по кабинету, заложив руки за спину. Ему ничего не надо было объяснять. Он обо всем догадался сам, даже о терзаниях Вилены, понявшей, что она, по существу, ради себя хочет лишить родных самого дорогого существа.
– Знаю, зачем пришли. Предлагать себя в подопытные кролики, как говорили в прежние времена? Хотите проспать полвека, дождаться своего принца? - И он остановился, проницательно смотря на Вилену.
Она и не думала отнекиваться, молча кивнула.
Тогда он сделал жест рукой, чтобы Вилена шла следом.
Среди книжных полок была дверь. Пройдя через нее, они оказались в комнате, стены которой были выкрашены в черный цвет. Вилене стало не по себе. Академик заметил это и улыбнулся.
– Нигде не видна так пыль, как на черном, - с хитрецой сказал он, потом посмотрел на свои руки и со вздохом добавил: - Дрожать стали. Приходится уступать операционную ученикам. Закон природы!
И он повел ее в следующую комнату, отделанную пластиком под слоновую кость. По матовым стенам тянулись серебристые змеевики. На никелированных подставках стояли сложные аппараты с прозрачными цилиндрами. Может быть, это были искусственные органы человека: сердце, легкие, почки, печень? Они походили на аппаратуру химических цехов с кубами, трубками и всевозможными циферблатами приборов. Вилене невольно припомнилась рубка звездолета на видеоэкране.
– Я веду вас, голубушка, в святая святых, как говаривали в старину, - сказал академик.
Они вошли через незаметную дверь и стали, как в башне замка, спускаться по винтовой лестнице.
Поначалу Владимир Лаврентьевич показался Вилене бодрым. Но когда они спустились, внизу он сел, судорожно глотая воздух:
– Почему, думаете, перестал заниматься альпинизмом? Трудно стало спускаться, - и академик попытался улыбнуться своей шутке. - Сдает мотор… Раньше утешали: 'ничего не поделаешь…' А теперь обещают заменить… Якобы у человека долженствуют быть запасные части, как у машины… - В перерывах между фразами он тяжело дышал. - И будто в будущем останется у него живым только мозг… А остальные органы станут железными или еще какими… Как вставные зубы… И будет он жить 'на протезах' тысячу лет. Не знаю, надо ли?
Он повел гостью по сводчатому помещению. По обе стороны виднелись стеклянные витрины. В них Вилена увидела засохшие растения и невольно передернула плечами. Неужели и ей так засохнуть? Впрочем, мало ли примеров замирания жизни? Хотя бы тот же лес! Зимой все замирает, чтобы расцвести весной. Просто зимнюю спячку надо продлить на много лет, 'дождаться своей Весны'!
И, словно в подтверждение этих мыслей, она увидела за стеклом трех притулившихся друг к другу кроликов с обвисшими ушами. Рядом, в витрине, как перевернутый маленький дракон, оскалив зубы, лежал на спине безобразный варан. За окном с железными прутьями спал, как в берлоге, бурый медведь.
– Ну вот. Теперь очередь за спящей красавицей, - улыбнулся Руденко Вилене и подвел ее к хрустальному, как ей почудилось, кубу. Это была прозрачная камера. Посередине на постаменте лежала собака с вытянутыми, застывшими лапами, с уткнувшейся в прибор длинной мордой. Белая шерсть с подпалинами казалась только что расчесанной. - Вот она! - с гордостью сказал академик. - А как она предана была нам с Марией Робертовной, пересказать невозможно. Семь лет, два месяца, девять дней… Хотелось подождать еще годика три, хотя Виев и торопит.
– Виев? Почему Виев?
– А как же? Не исключено, что при дальних звездных маршрутах к иным галактикам… космонавтов надобно будет погрузить в анабиоз…
– Значит, позже здесь появится… человек? - указала Видена рукой на витрину.
– Начать с вас, скажете? Может быть, и с вас… - Ученый тяжело вздохнул. - Вот ежели опыт завтра удастся, тогда и поговорим: занять ли вам место нашей Лады?
Вилена пристально посмотрела на спящую собаку:
– Я слышала об одной скандинавской женщине, которая в одном из прошлых столетий проспала в летаргии двадцать лет.
– Проснулась и попросила поднести ей к груди ребенка? А ее двадцатилетняя дочь стояла рядом?
– Говорят, мать так и не стала ее ровесницей. Через год увяла и умерла.
– Анабиоз - не летаргия. Все процессы останавливаются полностью. Надобно научиться их возобновлять, ежели, разумеется, не произошло необратимых процессов.
– Почему же вы остановились на собаке, а не на обезьяне? - спросила Вилена.
– Думаете, голубушка, что обезьяна ближе к человеку, чем собака? - полушутливо спросил академик. - Я вот порой сомневаюсь. Не слишком ли надменен человек, провозгласив себя одного разумным на Земле и все проявления разума у животных высокомерно относя к инстинкту? Прежде чем усыпить Ладу, я ставил на ней много опытов. Трудно найти более разумное существо. Обезьяна подражает человеку. Собака же
