посредника за прошедший год и дал их Девлину для изучения, чтобы у него сложилась общая картина торговых сделок.
Вконец озадаченный Джереми беспрекословно выполнял все указания хозяина. С каждым днем он все больше и больше втягивался в дела плантации. Девлин совершенно не понимал, зачем все это, и порой начинал негодовать. Данные занятия, конечно, намного легче, чем чистка конюшни, но он не доверял таинственности Дэниэла, и поэтому нынешние дела казались ему напрасной тратой времени.
Желание Харли сделать из Девлина своего личного секретаря имело определенный смысл. Джереми владел типично аристократическим почерком, умел читать и оперировать с цифрами. Но к чему простому клерку знать обо всех аспектах бизнеса Дэниэла? Зачем брать секретаря на объезд полей и знакомить его с работой рабов, добиваться того, чтобы он знал число рабочих рук, требуемых на огромной плантации? Какой смысл объяснять уловки, с помощью которых нечестный управляющий может обманывать своего нанимателя?
Верный данному слову, Харли прислал в комнату Девлина женщину, и она сняла с него мерки. Однажды он взял Джереми с собой в Чарлстон на встречу с торговцем, и пока они находились в городе, заехали к портному, чтобы забрать новую одежду, заказанную намного раньше. Девлин просто был поражен количеством и качеством новых нарядов. Перед ним аккуратно разложили многочисленные бриджи, жилеты и камзолы, одеяния на все случаи жизни из всевозможных видов ткани — от практичного черного сукна до превосходного разноцветного атласа, парчи и бархата. Тут же оказались батистовые и хлопковые рубашки, шейные платки и ленты, кружевные жабо и манжеты; несколько пар туфель с большими квадратными пряжками, чулки, простые шляпы и две треуголки, украшенные роскошной тесьмой. Джереми заметил, что рядом лежали несколько булавок, которыми прикалывают жабо к шейной ленте; причем одна из них оказалась украшена темно-синим сапфиром. Он повернулся к Харли, сверкая глазами и онемев от изумления.
— Вы, должно быть, шутите? Дэниэл весело рассмеялся:
— Конечно, нет. По-твоему, я заказал так много нарядов этого гигантского размера только ради шутки? Никто ведь, кроме тебя, не сможет носить их.
Это, вне всяких сомнений, правда. Все действительно сшито для него. Джереми метнул подозрительный взгляд на своего спутника. Что за цель у Харли? Не может ли быть, что он принадлежит к тому типу людей, которые предпочитают мужчин женщинам? Девлин не обладал чувством ложной скромности и прекрасно знал о своей красоте, но считал, что такого сорта «любители» интересуются изнеженными юношами, а не сильными, мускулистыми атлетами, которым перевалило за тридцать. Конечно, здесь, в колонии, выбор ограничен. Джереми с тоской поглядел на гору роскошной одежды. Ему до боли хотелось ощутить чувственное прикосновение бархата к своей коже, гладкость шелка. Как давно он не носил ничего приличного? Порой казалось, что плохо сидящая, грубая одежда, которую он сейчас носит, — эмблема его нынешней деградации. Унизительно появляться перед Мередит в старье, но Девлин не мог принять роскошные наряды, если их ценой является то, чего он вдруг испугался.
— Зачем? — выдавил Джереми, — зачем отдавать все это мне? Я всего лишь слуга.
Врови Харли круто сошлись над переносицей.
— Ты ведь не собираешься отказаться от этого великолепия? Неужели твоя гордость позволит выбросить наряды вон?
— Не все можно купить… Чего вы хотите взамен? — Девлин подозрительно взглянул на Дэниэла.
Харли прислонил ладонь к глазам, и Джереми внезапно осознал, насколько изможденно выглядит его хозяин. Темные круги на лице резко контрастировали с бледностью кожи.
— Это имеет какое-то значение?
— Конечно, — прошипел сквозь зубы Девлин, не обращая внимания на ошеломленный взгляд портного. — Я не животное и не кукла, которой вы можете забавляться — Учтите, я также и не женщина, падающая в обморок при виде богатых подарков и…
Харли расхохотался, внезапно поняв причину колебаний Джереми.
— Бог мой, парень, ты думаешь, я пытаюсь заманить тебя к себе в постель? Считаешь меня гомосексуалистом?
— Я не знаю, что думать, — честно ответил Девлин. — Понятия не имею о происходящем и поэтому теряюсь в догадках.
— Неужели? Ну что ж, сейчас все равно не время, да и не место обсуждать это… Тебя удовлетворит, если я пообещаю не принуждать сделать то, о чем попрошу? Выбор будет полностью за тобой.
— Какой выбор?
— Узнаешь в свое время! Признаюсь, мне бы хотелось немного подсластить кашу, прежде чем предлагать ее тебе попробовать. Бери одежду! Ты сможешь вернуть ее, если мой план не заинтересует тебя.
— Вы же прекрасно знаете: стоит надеть это на себя — и уже будет намного труднее снять и отказаться от этого великолепия.
Харли понимающе усмехнулся.
— Согласен. Но скажи, разве не хочется, чтобы все на «Мшистой заводи» увидели тебя вот в этом? — Он указал на разложенные вещи. — Только подумай, как удивится Мередит.
Последний — мудрый — довод стал решающим для сомневавшегося Девлина. Он ясно представил себя в новых костюмах и изумленные глаза Уитни. Она станет томится по нему, когда Джереми предстанет перед ней, гордый и красивый, словно только что вернувшийся из Лондона. В этих нарядах он станет почти самим собой.
Девлин потянулся дрожащими пальцами к одежде, чтобы забрать все предложенные вещи.
ГЛАВА 11
Когда Дэниэл и Джереми вернулись из Чарлстона, Мередит и Лидия в гостиной беседовали с Опал Гамильтон, молодой женой Ангуса Гамильтона. Это был суровый ирландец, мужчина средних лет с морщинистым угрюмым лицом и кустистыми бровями. После того как его первая жена умерла, подарив ему одиннадцатого ребенка, он женился на девушке, которая являлась полной его противоположностью. Опал считалась непревзойденной красавицей всей округи. В двадцать четыре года, ни разу не рожавшая, она сохранила фигуру юной девушки, одновременно обладая зрелостью, на которую другие, более молодые красавицы, не могли и надеяться. Муж одевал ее в самые дорогие наряды, дарил драгоценности, расточая на нее любовь и тепло, сохранившиеся в его сухой душе. Сегодня Опал украшало платье из изумрудного атласа, схваченное изящными серебряными брошками над бахромой нижней юбки. Из-под этого наряда выглядывали розово-зеленые парчовые туфельки, подчеркивая аналогичные цвета вышивки парчового корсажа. Она высоко уложила волосы и напудрила их по последней моде, недавно достигшей колонии. На вершине прически восседала смешная маленькая шляпка размером чуть больше утюга и почти такой же формы, украшенная пучком вьющихся перьев. Зелень платья оттеняла довольно бледный, виноградно- зеленый цвет глаз. Опал выщипывала брови в тоненькую изогнутую линию, а щеки и губы всегда слегка подкрашивала.
Лидия и Мередит захихикали, увидев, как она выходит из кареты. Чтобы защитить все свое великолепие, Гамильтон надела огромную мантилью, закрывавшую ее с ног до головы и превращавшую фигуру в нечто бесформенное и непонятное. Поверх шляпки и высокой прически на ней было наброшено широкое покрывало — калаш, называемое так, потому что напоминало откидной кожаный верх легкой коляски, известной под тем же наименованием. Это большое, из темного атласа, покрытие, снабженное проволочным каркасом, оттопыривающееся сверху и по бокам, превращало голову в гигантский шар, открывающий лицо спереди. Для защиты кожи от жарких солнечных лучей Опал носила черную атласную маску и длинные кожаные перчатки. Она очень неуклюже передвигалась в этом нелепом нагромождении одежды, напоминая призрачное существо из ночного кошмара.
Но сняв свои многочисленные чехлы и изящно восседая в одном из высоких кресел, Опал действительно выглядела премило. По мнению Мередит, она являлась тщеславной, самовлюбленной, пустой, испорченной и имела массу других не менее неприятных качеств. Гамильтон не хватало того, что все считают ее красавицей; ей обязательно нужно было еще и уколоть чье-то самолюбие.
— Как поживает уважаемый Гален? — со скрытым лукавством поинтересовалась она у Уитни, приготовившись описать его внимательность к ней в церкви, когда большой колокольчик снаружи громко
