корпус яхты медными листами, укладывая их на слои дегтя и бумаги и закрепляя бронзовыми нагелями. Медь стоила дорого, но была необходима для моей яхты с деревянным корпусом, если я не хотел, чтобы тропические черви превратили высокопрочное красное дерево в губку. Медь в этом смысле лучше любой защитной краски. Мы с Джимми трудились на совесть, как в старину. В свободные дни мы отправлялись на морские аукционы, проводившиеся на реке, и покупали там подержанную, но хорошую оснастку — перлини, блоки, зажимы, светящиеся и дымовые буи, огнетушители, а все счета направляли в телевизионную компанию, которая оплачивала их без возражений. Они даже платили Джимми зарплату, о которой налоговый инспектор и не подозревал, и жизнь наша была прекрасна.
«Уайлдтрек» отвели на стоянку Хамбле, где ему была обеспечена военная охрана с собаками. Больше случаев саботажа не было. По возвращении из отпуска Беннистер жил в Ричмонде, а в море выходил с нового причала, так что мы с ним не встречались. Анжела иногда привозила для просмотра новые материалы, но это случалось редко. Во время своих визитов она была очень деловой и бесцеремонной и не старалась даже делать вид, что интересуется тем, как продвигается ремонт, она только все время напоминала, чтобы яхту до банкета убрали с лужайки. Я заверил ее, что к тому времени «Сикоракс» будет готова.
Она хмуро посмотрела на корпус яхты, наполовину покрытый медью.
— Готова? Вы даже еще не принимались за мачты!
Я сделал вид, что не замечаю ее тона.
— Мачты мы установим уже на воде, поэтому нам осталось только закончить обшивку и установить мотор.
Она тут же ухватилась за возможность ускорить процесс:
— А нельзя ли мотор тоже установить на воде?
— Нет, иначе вода попадет в то место, где должен быть винт.
— Вам виднее, — недовольно произнесла она.
Я все ждал, что она напомнит о моем предполагаемом участии в гонках в Сен-Пьере, но разговора об этом не заходило, и я решил, что предложение забыто. После ее ухода я почувствовал облегчение. Анжела вышла на террасу и принялась торопить Мэттью Купера.
У меня сложилось впечатление, что фактически всю работу для телекомпании выполнял Мэттью. Он и его съемочная группа приезжали раз в две недели, чтобы заснять ход работ. Когда Анжелы не было, они чувствовали себя свободнее, но при этом усиленно трудились над сметами расходов. По правилам их профсоюза они обязаны были ездить большими группами, а это означало, что многим нечего было делать. К счастью, один из водителей и помощник оператора знали плотницкое ремесло и с удовольствием выполняли наши поручения. Однако присутствие съемочной группы всегда означало задержку наших планов. Работа, которую можно закончить за час, растягивалась порой на целый день из-за возни с камерой — наводка, настройка. Иногда к их приезду работа бывала уже закончена, и тогда Мэттью заставлял нас разобрать какое-то место и заново собрать его, но теперь уже перед камерой, причем снимал он под самыми немыслимыми углами.
— Ник! Твоя правая рука закрывает объектив. Опусти локоть.
— Я не могу закручивать болт, если сам скрючен, как Квазимодо.
— В фильме этого не будет. — Он терпеливо ждал, когда я закончу изображать из себя нотр-дамского горбуна. — Спасибо, Ник. Но достаточно опустить локоть. Так лучше.
Затем звукорежиссер хватался за голову, потому что в это время над нами пролетал легкий самолет, который испортил ему запись. Когда самолета уже не было слышно, на небе вдруг появлялось облачко и оператор принимался менять экспозицию. Насколько я понял, съемки чем-то сродни военной службе: долгое ожидание, а затем необъяснимая паника.
Меня раздражали эти постоянные задержки, и мое раздражение передавалось Мэттью. Иногда, пока откатывали камеру, он вдруг выстреливал в меня вопросом. По его словам, в фильме его голос заменят на голос Беннистера, таким образом, будет создаваться впечатление, что этот великий человек присутствовал на всех съемках. Еще больше я раздражался, когда Мэттью в сто пятьдесят третий раз задавал мне ключевой вопрос этого фильма:
— Расскажи мне, пожалуйста, за что ты получил свой орден?
— Не сейчас. Кто-нибудь видел шипорезную пилу?
— Ник! — ворчал он.
— Извини, Мэттью, совершенно не могу вспомнить.
— Не называй меня Мэттью. Сейчас я Тони, Ник, как же это произошло? — Длинная пауза. — Ну, Ник, пожалуйста.
Опять длинная пауза.
— Так о чем мы говорили, Мэттью?
— Ник.
— Мне нечего сказать, Мэттью, ой, прости, Тони!
— О, черт возьми! Стоп!
Джимми гоготал, съемочная группа хихикала, а Мэттью сверкал на меня глазами. Но все равно он мне нравился. У него были густые черные усы и непослушные волосы. Его лицо на первый взгляд казалось жестким, но при ближайшем рассмотрении было грустным и даже слегка угрюмым. Подавленный сомнениями, Мэттью дымил больше, чем неисправный мотор, и при этом еще очень переживал за качество съемок. Он мог часами ждать, пока солнце осветит именно нужную ему часть реки, и только тогда давал команду «Начали!». Мэттью был художником, но в то же время проводником приказов и тревог Анжелы Уэстмакот, а ту беспокоило главным образом, не испортит ли «Сикоракс» вид лужайки перед домом Энтони Беннистера в день банкета.
Анжела волновалась напрасно, так как мы с Джимми закончили работы с корпусом на десять дней раньше намеченного срока.
Мы несколько раз обошли вокруг сверкающего корпуса, любуясь плодами своих трудов. Правда, двигатель все еще пребывал в разобранном состоянии. Я позвонил Мэттью и сказал ему, что установка двигателя займет неделю, а потом можно будет спускать яхту на воду. Он обещал приехать со всей группой ради такого случая. Таким образом, катер будет на воде накануне банкета.
Следующие два дня я занимался починкой двигателя и заменой винта. Регулярные занятия плаванием весьма пригодились мне при установке мотора Я навесил на кран цепи и блоки и провел несколько кошмарных часов, регулируя прокладки, чтобы винт вращался без заеданий. По всей видимости, это был самый тяжелый участок работы, но я наконец преодолел его. Автоматический пуск работать не будет, но у меня были ручка и маховик, и я выбросил эту штуку к чертовой матери.
Мелисса уехала в Париж на демонстрацию моделей и, чтобы дети ей не мешали, отправила их на три дня в Девон. Я позаимствовал небольшой ялик, чтобы поплавать в устье реки и половить там макрель «с пальца». Няня приехала в Лондон забрать детей на новом «мерседесе» Мелиссы.
— Миссис Макинз сказала, господин Сендмен, что детям нужна новая летняя одежда.
Няня была крупной шведкой с голосом, напоминавшим метроном. Ходила она вперевалочку.
— Передайте мисс Макинз, что магазины детской одежды есть на каждом шагу.
— Вы, как я вижу, шутите. Но мадам говорила, что вы выдадите мне на это деньги.
— Скажите, что я вышлю чек.
— Хорошо, я передам. Думаю, она увидится с вами на будущей неделе на приеме у господина Беннистера. — Это звучало как угроза.
В тот же день прибыл кран, который должен был спустить «Сикоракс» на воду. Спуск назначили на следующее утро, и я приготовил бутылку шампанского, чтобы разбить ее о роульс в носовой части. Подготовка к банкету тоже шла своим чередом. Работники фирмы, обслуживающей банкет, расставляли столы на террасе, флористы завозили цветы, садовники приводили в порядок лужайку. Мэттью приехал накануне вечером и застал меня еще за работой. Новые медные листы сверкали в лучах заходящего солнца, и казалось, что «Сикоракс» отливает золотом.
— Она выглядит прекрасно, Ник, — заметил Мэттью.
— Да. — В плавках, весь перепачканный дегтем, краской и олифой, я чувствовал себя вполне счастливым. Я стоял на палубе и олифил подмостки рангоутов.
