прокричали через площадь:
- Все в порядке, товарищ генерал!
У генерала задрожал голос:
- Слава богу!..
НЕБО. ВОРОН
Только я это видел - как уже потом, когда кончилось все, генерал вызвал Лисина. Явился тот весело, ожидая похвалы за геройский побег от зэков. Генерал вышел молча из-за стола и со всего размаха ударил его, сбил с ног.
- Мало... тебе, козел, была бы моя воля...
Он сжимал большие крестьянские кулаки, привыкшие с детства к дракам. И Лисин с визгом рванул из кабинета и Зоны.
Боевой генерал... Я видел, как он за сутки до этого смело вошел в Зону без сопровождения, в штатском, предъявив на вахте генеральское удостоверение.
Слонов пересел из камеры в кабинет начштаба, а приезжий генерал в отдельной комнате до ночи перебирал дела осужденных.
Отложенные им двадцать дел были отправлены на пересмотр срока и судебного решения, стрелявшего в Ивана Воронцова отдали под суд, а у Лисина нашли другие серьезные грешки, вплоть до присвоения липовых заслуг партизана, посадили вскоре в такую же Зону... Там, на его счастье, не узнали о недавнем 'подвиге' помощника прокурора...
ЗОНА. ОРЛОВ
...Воронцов, отбросив кувалду, ловко и быстро смазал соляркой форму и ушел в будку, утепленную пенопластом, - там в холод отогревались и сушили мокрые рукавицы на печке, летом же дверь не закрывалась.
К будке тихо подошел майор и услышал пару добрых слов в свой адрес:
- Ну, Мамочка если застукает - хана! За чифирь отдерет, банку расколошматит, ну и в очередь на изолятор запишет.
Медведев кивнул головой - безусловно. Насмехаются, черти лысые. Только никогда не разбивал он их банки, не опускался до этого, как Шакалов или Волков. Шагнул в будку, тесно сидящие работнички мгновенно воровато встрепенулись. Банка с чифирем в мгновение ока исчезла. Приподнялись бритоголовые, сидевшие вокруг печки-чугунки.
- Ну, что ты, продолжай, келешуй, - вычислил Медведев самого испуганного он верным делом и переливал чай в кружку и обратно - келешевал.
Но тот находчиво зачерпнул кружкой из ведра и, невинно моргая, крупными жадными глотками выпил все до дна. Будто и вправду только что насилу добрался до теплой и прогорклой заводской воды. Чай пить в Зоне не запрещается, но вот только не на работе.
На завод драгоценные пачки чая провозили водители самосвалов и панелевозов, а отсюда он проносился в Зону. Ну, коль есть чай, значит, есть и связи с вольными, а это - водка, наркотики, да все, что угодно...
Когда промерзнешь до костей, еще куда ни шло согреться стаканом чая. Но этот густющий чифирь вязок, как деготь, от него сводит язык. Тонизирует, на мгновения вливает силу, но на самом деле человека высушивает необратимо.
- Перекур? - спросил усмехнувшийся майор.
- Д-да, - слегка заикаясь, ответил за всех звеньевой.
ВОЛЯ. МЕДВЕДЕВ
'Старый знакомый', - угадал Медведев. Вот он, былой Ваня Воронцов, а теперь уже Иван бывалый... Равнодушно оглядывает печную трубу и вряд ли узнает меня. Да и сколько лет прошло... А может, все мы, менты, для него стали на одно лицо...
Да, время его не пожалело - вон шрамище какой. Сутулый, матерый, злой... непросто будет с ним заговорить по душам... Да и стоит ли напоминать ему тот эпизод... он его уж и забыл, наверное, а я тут ему ворошу юность...
- Почему не откликнулись, когда я вас звал? - строго обратился к нему.
Все напряглись. Воронцов поднял глаза, смерил меня невидящим взором, холодно бросил:
- Не слыхал такого.
- Что в свертке было?
- Это мое дело, - поднялся, как бы давая понять - разговор окончен.
- Может, водку несли? - не отстаю. - Фамилия?
- Воронцов. Водку, начальник, не употребляю, - ответил как равный равному и наконец внимательно меня осмотрел.
Выдержал я его тяжелый взгляд.
- Это что за фамильярность, осужденный Воронцов? - вскипел наконец я. Положить вот сюда сверток! - показал на их импровизированный столик из ящиков.
Смотрю - проняло...
- В свертке, - замялся, почуял, что не на того нарвался, затем нагло ухмыльнулся и похлопал себя по животу. - Что было, то сплыло и уже здесь, гражданин начальник.
- На наказание напрашиваетесь?
Ага, взор-то орлиный как негодованием праведным полыхнул... и наткнулся на теперь уже мой тяжелый взгляд. Дерзость стала гаснуть. Накинул телогрейку, пробурчав:
- Это ваше личное дело. А мне работать пора, - отвернулся и смолк.
Фрукт. Но чувство собственного достоинства все же сохранил, с таким несладко, но если уж его пробьешь, он не подведет, разобьется, но сделает, не обманет. Трудная задачка всегда приятней, посмотрим, Ваня Воронцов, кто кого... Ты же, видать, - авторитет. Ну, и я тоже. Поборемся.
- Хорошо, Воронцов. Зайдете ко мне после работы, поговорим. Ведь мы давние знакомые...
Никакой реакции... Ну, ничего, вспомнит. А и не вспомнит... что мне с ним - детей крестить? Гуляй, Ваня, со всеми своими принципами воровскими. Проходили, надоело.
ВОЛЯ. ВОРОНЦОВ
Работа после обеда пошла посноровистее - спешили залить оставшийся бетон. Тяжелые дождевые капли дробно ударили по спине, потекли пузырящимися лужами, зэки с радостным гиком скрылись в спасительной будке. Есть повод сачкануть...
Но я любил под дождичком работать - струи воды приятно щекотали горячее тело, успокаивали меня. Хотя грохот вибратора не способствовал к утешению, но тут уж и чифирек помогал - глушил эти звуки, и работалось, как в полудреме. Кайф...
Когда отшвырнул надоевший вибратор в конце смены, сразу перед глазами встал этот новый майор. Где ж видел-то его? Этот тихий голос, рука, как подбитое крыло... Ну, да хрен с ним, мало ли ментов перевидал на Зонах. Если и знакомы, кому и какой с этого приварок?
Присел на порожек каморки, а все этот красноперый из головы не выходит просто интересно стало: вспомню или голова уже дырявая?
Так, на особом режиме? Нет, на особом такого не было. Да и пришел я оттуда сюда чуть более года, забыть бы не успел. Воля? Нет, тоже не помню. Последние годы, когда люди шарахались от взгляда моих перекошенных глаз, помнились хорошо. Там этого подбитого не было.
Строгий режим? Крытый?
Зоны, зоны, зоны. Сколько ж их было? Да ну их к чертям, всех майоров вместе взятых, лучше о чем- нибудь хорошем вспомнить.
О маме...
ЗОНА. ОРЛОВ
Имя его мама произносила любовно и ласково - И-ван, Ива-н, Ванюша. Каждую буковку она пестовала, оглаживала, как песню дорогую пела его имечко, что сама и придумала, без отца, в честь своего деда, ею особо чтимого. Столько любви вкладывала в своего первенца - Ванечку, столько нерастраченного в лихолетьях великой страны добра душевного изливала эта кроткая женщина, что казалось дал бы ей Бог десятки русочубых детей, - на всех бы хватило неиссякаемой любви, сострадания к их маленьким и большим
