переведен с особого режима на строгий. - Голос капитана крепчал, слова он выговаривал чеканно и веско. - И я думаю, что эту ошибку надо исправлять, и хорошо, что мы вовремя сумели раскусить его. Я с ним беседовал пятнадцать раз, и человек этот... если, конечно, его можно назвать человеком, настроен крайне резко к администрации. У этого человека нет ни жены, ни детей, ни даже родственников! - сказал он это как-то торжествующе. - Таким образом, отсутствует то связующее звено с волей, что заставляет осужденного задуматься о свободе. И потому все направлено на что? - почти радостно закончил он. - На удовлетворение ежеминутных низменных порывов! Что ж, гораздо хуже, если бы данный случай не произошел. Если бы ему удалось освободиться, он причинил бы много бед людям и государству. У него же золотые руки на ограбление, свой почерк даже есть. И вот теперь - пожалуйста! - какая-то вшивая птица для него дороже жизней своих товарищей! - Он победно оглядел присутствующих. - А если бы солдаты стали стрелять? Другие осужденные напали бы на них. Ну что, допустим, сто человек бы погибли, - разрешил он, - но двадцать-то ушло бы в побег... - поднял палец. - И кто? Вчерашние рецидивисты, имеющие не одну судимость. В общем, он опутал всех невидимыми нитями, как паук.
Смотрит на Львова. А тот в знак согласия кивает. Приехали...
- Считаю, что данный случай следует расценивать как сопротивление властям и передать дело прокурору, а наказать по всей строгости закона! приговаривает Волков.
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Круто, конечно, завернул оперативник. Тридцать офицеров молчали, ждали решения участи кровожадного зэка Воронцова. Львов, нахмурив брови и опустив взгляд на пухлое личное дело Воронцова, тоже замер.
На Медведева было жалко смотреть: у него опять схватило сердце, и, белый, мокрый, он украдкой вытирал пот и искал валидол по всем многочисленным своим карманам. Ничего, конечно, там не было, и оттого майору стало вдруг страшно... Осталось только свалиться здесь в приступе...
- Ясно, - прервал тишину Львов. - Майор Овчаров, что думаешь?
- Думаю, что это слишком жестко будет - передавать дело прокурору. Воронцов действовал явно без плана, никакая это не попытка нападения, это ясно... просто взрыв эмоций произошел у неуравновешенного зэка... Считаю, что перевод его через суд обратно на особый режим или же на крытый тюремный режим будет адекватным проступку наказанием...
НЕБО. ВОРОН
Крытый тюремный режим, для справки, место особо жестокое, знаком я с ним. 'Крытка' часто доводит даже бывалых зэков до попыток самоубийства. И у моего хозяина есть печальный опыт пребывания в ней. Особенность этих зловещих централов в жестокой нетерпимости к заключенным там людям, продиктованной указаниями сверху. Чего стоил только один из эпизодов, случившихся с хозяином в далекой тюрьме города Златоуста...
Впрочем, я чувствую и вижу, что, кроме меня, попытки анализировать лютую жизнь в неволе предпринимает и человек по кличке Достоевский. Давайте лучше почитаем, что он пишет по этому поводу, - и язык побогаче, и осведомленность пошире - он же... внизу... занимается летописью.
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Красивое название какое - Златоуст... Кто ж в древности думал, что город станет для осужденных мрачным символом именно затыканий этих самых уст правому и виноватому. Жестокие там порядки были, дикие.
В те годы, когда находился там еще не рецидивист Воронцов, в крытой тюрьме Златоуста исправно выполняли некое закрытое постановление власть предержащих поменьше кормить сидящих в заключении людей.
Да, именно так - поменьше. Безусловно, в 'умном' том постановлении все это было выражено 'красивыми' канцелярскими ничего не значащими словами, даже, видимо, в чем-то верными по сути. Но на практике администрация Зоны исподтишка морила людей настоящим голодом. И довольно успешно: загибались зэки пачками, мерли от болезней, в основе которых и была голодуха. Утерявшие совесть чудо- коновалы 'крытки' аккуратно писали диагнозы разнообразных грозных напастей, косивших беззащитный люд. И тогда родилась простая в исполнении и жуткая идея - кормежку можно добыть рядом, у близлежащего человека.
Нет, никто никого не ел, как в недавнюю войну, хотя ситуация была почти сходная по жестокости... нет, до каннибализма не доходило.
Люди просто стали играть в карты на кровь...
ИЗОЛЯТОР. ВОРОНЦОВ
Сидели мы тогда в одной камере с Филиным, вором, этапированным из Благовещенска, дерзким и наглым, он сейчас здесь в Зоне, даже в бараке моем, да Ястребовым по кликухе Ястреб. Мы друг за дружку держались, но там было как - держись не держись, не выдюжишь все одно, потому что пищи просто не было, и купить негде, за этим тамошние менты строго следили. Люди валились на разводах.
И тогда пошла мода - играть на кровянку. Играли обычно в стиру, игра такая. Раскидывает, значит, карты банкующий, игра идет вчетвером. Я, допустим, проиграл. Беру заточку, полосую себе руку и сцеживаю в миску кровянки - ну, сколь смогу. Вот. А те трое по очереди мисочку и опустошают. А что делать? Жить-то хочется...
Не скажу, что этим только и занимались, нет, но когда припрет уже, приходилось. Ну а того, что вены вскрыл, тащили в больничку, а там посмотрят ясно, укол сделают, зашьют, а на следующий день выталкивают. А он, если малосильный, пошатается да и завалится где-нибудь. Не жилец - оттащат в камеру, лежит, загибается.
Иногда и в больничку не тащили, дубаки зайдут - ага, играли, напинают нас, и этого беднягу тоже отделают да бросят - подыхай. В духоте он за двое суток иной раз и доходил, быстро...
Как мы с Филиным оттуда выбрались, не знаю. У меня молодой организм выдюжил, а он сухой еще тогда был, как жила весь, тоже сдюжил... да и шулер он, там у него тоже все в долгах... уж кровушки он попил...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
В общем, порешили офицеры - дикого заключенного Воронцова обуздать передать дело в суд, чтобы оставшийся срок ему заменили тюремным режимом 'крыткой'. Решили, да не решили. Остался Медведев и его особое мнение.
ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
Эх, дурак, дурак ты, Квазимода... Знал бы, что я-то и спас тебя, почти незнакомого мне, всего одну я с тобой беседу нормальную и провел.
Но это, говорю я коллегам и товарищам своим, не означает, что я плохо думаю об этом человеке. Капитан Волков говорит красиво и логично. Видны причины и следствия, но...
...Знаю я, что для пришедшего с особого режима тюремный режим - это финиш, точка, крах. Ты еще не успел отойти от особого, не надышался воздухом здесь, а тебя опять в смрад камеры... Нельзя, сдается мне, добьем мы тебя как человека...
Сказал я им про тебя, Квазимода, что в любом есть черное и белое, но черное в тебе уменьшается, и это видно из личного дела. И не говорите, что, мол, просто поднаторел он и не попадается, нет. Ты, Воронцов, просто наконец-то научился управлять собой. Про характеристики твои сказал и спросил потом: так разве лучше было бы, если бы приспособленцем был этот Квазимода, во всем бы кивал нам, а за спиной делал по-своему?
Не веришь ты в нас, вот где корень зла. Да, огрызаешься нам. Но, может, это и есть проявление твоего достоинства, а? Да и, в конце концов, не наркоман ты, не насильник, Квазимода, вор ты только. А... птица, она и есть птица, кто же из нас природу не любит? Всю свою любовь нерастраченную вложил ты в этого ворона и потому сорвался при его гибели. И это понятно должно быть каждому...
Главное, говорю им, что за двадцать шесть лет ты никого не убил, а я не видел в Зоне ни одного зэка, чтобы он, отсидев такой большой срок, остался бы столь человечным и не был замешан в чьей-то смерти...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
В общем, речь майора Медведева подействовала... Батю решили оставить в Зоне. Дали ему шесть месяцев ПКТ, под личную ответственность начальника отряда.
