указал на двуличие многих купцов в вопросах веры. Многие из них втайне до сих пор имеют склонность к расколу. Особенно строго он осудил вельможу, купца-солепромышленника Строганова, у которого в дому царь остановился. Есть свидетельства верных людей, что в подвале под церковью 'Рождества', 'которою любовалось его величество', бывают тайные собрания 'нераскаянных' раскольщиков. Так описал Строганова епископ.
Царь нахмурился. Лицо его передернулось. Он поблагодарил Питирима за то, что тот сказал ему всю правду о строгановской церкви.
После этого епископ сообщил об Олисове, о Пушникове и особенно похвально отозвался о Филиппе Рыхловском, бывшем раскольнике, но усердно ковавшем в кандалы всех раскольников и воров. Петру очень понравился рассказ Питирима о кузнеце.
Из архиерейского дома Петр отправился с генералитетом на берег Волги.
VII
Тридцатое мая было днем великого торжества в Нижнем Нове-Граде. Петр праздновал пятидесятилетнюю годовщину своей жизни. В этот же день праздновалось по церквам и приуроченное к сему торжеству минувшее пятисотлетие Нижнего Нове-Града, об основании коего у летописца сказано:
'...Древле низовскою землею владели идолопоклонники Мордва. Благочестивый великий князь, ныне духом в бозе, а нетленным телом своим в граде Владимире почивающий, Юрий Всеволодович Суздальский, дабы оградить владения свои от набегов оной Мордвы (и Булгар), заложил в 6729 году на устье Оки-реки град и нарече имя ему Нижний-Нов-Град и постави в нем церковь во имя святого архистратига Михаила деревянную, а в 6736 году и каменну соборную'.
Мордва противилась. Князь Юрий пролил кровь русскую и мордовскую и овладел Дятловыми горами для постройки города.
Этот день 'достохвальной княжеской победы' и праздновала в Нижнем православная церковь, а с нею вместе и оказавшийся 'чудесным образом', по выражению епископа, в Нижнем 'царь славы, государь Петр Алексеевич', который также следовал для побед на Каспий.
В церквах приказано было попам, кстати, произносить молитву и о ниспослании победы русскому оружию 'над дерзостными грабителями и бунтовщиками, поднявшими меч свой против российских купцов и пограбившими богатство их'.
Нижегородская первой гильдии сотня, ценя заботу царя о купечестве, о его благополучии, собрала крупную денежную сумму на расходы войны и молилась, как никогда, усердно и о здоровье царя, и о победе над врагами России, и о возвращении российским купцам разграбленного имущества, а заодно и о благополучном присоединении Кавказа 'к землям державы российского императора'.
Царь, сверкая глазами, взошел на амвон, и на весь Спасо-Преображенский собор начал читать громовым, ликующим голосом 'послание к римлянам':
- '...Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от бога. Существующие же власти от бога установлены!'
Генералы стояли с каменными лицами, следя за царем. В положенное время они крестились, чуть наклонив голову. Лишь в задних рядах, где стояли чины пониже, перешептывались и делились впечатлениями о туалетах царицы Екатерины и ее приближенных.
Голос царя стал грозным в том месте 'послания', где говорилось: 'И потому надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по совести. Для сего вы и подати начальникам платите, ибо они божии служители, сим самым постоянно занятые'.
Подобно львиному рыку, гремело под сводами:
- '...отдавайте всякому должное: кому подать - подать; кому оброк оброк; кому страх - страх; кому честь - честь!..'
Глаза Петра налились кровью, волосы слиплись на лбу от крайнего напряжения. Его слегка охрипший голос оглушительным гудом дрожал под куполом собора.
Богомольцы притихли, замерли; их тела онемели от холода, которым вдруг наполнился собор.
Царица Екатерина стала беспокойно посматривать на Петра. Не случилось бы с ним припадка?
Но все обошлось благополучно. Царь, прочитав 'послание', сошел с амвона и, тяжело отдуваясь, оглядел коленопреклоненных у его ног людей горящими от возбуждения глазами с видом победителя.
Богослужение совершал сам епископ, как всегда, картинно, величественно держась перед народом со всею подобающею его сану церемонией. На нем была греческая, низанная жемчугом по вишневому бархату, митра. Все облачение его было атласное, вишневое же, обшитое золотой материей. Его высокий, стройный рост, его красивое, черноглазое лицо, голос приятный, спокойный выражали непогрешимую убежденность истинно верующего пастыря в свое святое назначение быть носителем всех христианских добродетелей, подлинным отцом своей паствы.
Для такого торжественного случая Питирим повесил на груди самую дорогую, осыпанную изумрудами, панагию с изображением 'Христа, несущего на раменах овча'.
Золото, бриллианты, жемчуг, освещаемые косыми лучами солнца, пробивавшимися сверху сквозь окна в собор, разжигали воображение, мутили рассудок у посадских обывателей, вселяли великое уважение и почтение в них к епископу.
Когда царский певческий хор приготовился петь 'херувимскую', Петр снова быстро прошагал по церкви, пристав к хору. Пел он, надувая подбородок, покачивая головой и упершись глазами внимательно в регента.
Опять все богомольцы грохнулись на пол и опять застыли в едином земном, подобном омертвению, поклоне.
По окончании Петр вошел в алтарь и объявил Питириму, что он жалует его саном архиепископа, о чем и вносит свое предложение в святейший синод.
Питирим скромно сказал на это царю, что он не заслуживает такой великой милости государя, что он выполняет долг свой перед православной церковью и перед родиной и полагает, что еще далеко не так он выполнил этот долг, как бы истинному пастырю церкви божией следовало, так как много еще скрытого лицемерия и недружелюбия таится в душах нижегородцев. По словам епископа, полным смирения и нелицеприятства, государю нужно было бы обождать с пожалованием ему, епископу Питириму, высокого духовного чина архиепископа.
Царь Петр сказал:
- Не для тебя то делаю, святой отец, а для благоденствия церкви и государства.
Питирим низко поклонился Петру, ответив:
- Воля твоя, государь!
- А теперь надо подумать нам о походе, - проговорил Петр по выходе из собора и тут же выразил губернатору свое 'чувствительное неудовольствие' по поводу тех судов, 'кои сделаны в нижегородских водах'. Недоволен он был и 'закоренелым упорством промышленников, строящих суда старым манером'.
В конце этих разговоров он дал нижегородцам следующий указ:
'Кто имеет всякого чина люди у себя суда, на которых возят всякие товары вниз, оные б люди такия суда объявляли в Нижнем в Губернской канцелярии немедленно, понеже оныя суда будут клеймить погодно, и дать им сроку с сего числа два года возить на оных судах всякие товары на низ, а как два года пройдут, те все суда иссечь.
В оные два года делать им всякого чина людям суда такия, которым бы можно было ходить и на море для возки товаров, а именно, эверсы и новыя романовки, и иныя морския суда с полною оснасткою морскою.
А делать оныя суда, так и такелаж, не образом только, но делом чтоб были крепки и добрым мастерством, и сие не токмо волею, но и неволею велеть делать, а ослушников штрафовать сперва деньгами, а в другой раз и наказанием...
И для онаго судоваго строения послать в Санкт-Петербург в Адмиралтейскую коллегию указ о присылке мастеров, а именно судоваго, мачтоваго, блочнаго, паруснаго, боцмана и 15 человек матросов в Нижний Новгород.
Оныя суда делать в тех же пристанях, где прежде сего делали; а мачты, парусы, якори и прочий такелаж делать в Нижнем Новгороде, и для того учинить верфь с геленгом, кранами и прочим, что надлежит.
