Когда Петр вступил на свою галеру, с нее опять помчалась в небо ракета. За нею полетели ракеты и с других судов. Сигнал к отвалу дан. Опять появилось откуда-то на берегу в полном облачении духовенство. Опять набились зеваки в нагорье между домов и по закоулкам.
...Святися, святися,
Новый Иерусалиме,
Слава бо господня
На тебе воссия,
Ликуй ныне...
веселым плясовым напевом частили попы пасхальную стихиру, переминаясь с ноги на ногу и задирая бороденки. И хотели они или не хотели того, а получалось пенье-то у них не в пример веселее того, что было в день приезда царя.
Да и купцы облегченно отдувались, глядя на мерно покачивавшиеся, готовые к отвалу корабли. Следили с радостным любопытством за тем, как шевелятся паруса, как они развертываются и начинают оживать под легким дуновением верхового ветерка, разгонявшего туман.
Волынский молился 'обеими руками'. Вряд ли еще кто в Нижнем так радовался отбытию Петра, как вице-губернатор. За эти три дня Иван Михайлович столько выговоров получил, сколько не приходилось ему получать во всю жизнь.
Петр собственною рукою вчера раскопал у него в губернской канцелярии несколько нерешенных раскольничьих дел: словно ему кто подсказал - прямо полез на полку и вынул оттуда эти дела. Чуть с поста со своего губернаторского не слетел Иван Михайлович. А как царь зубами заскрежетал да как глаза вытаращил - сего до самой смерти не забудет Иван Михайлович.
Но вот якоря подняли. Снова грянули выстрелы с кораблей, и опять с кремлевской стены громыхнули своим старьем нижегородские пушкари. Паруса надулись. Корабли тронулись в путь. Петр, стоя на палубе, прощально приветствовал шляпою нижегородское дворянство и купечество, которые с великою готовностью отвечали ему тем же, откланиваясь до земли.
Когда корабли исчезли в тумане, нижегородская знать и купечество побрели снова на гору, в Верхний посад. Филька потащил, пыхтя и отдуваясь, под руку плачущую Степаниду.
- Чего ты?! Дура! Стыдись! Теперь ты помещица! Чего же ради голосишь? Ей-богу, дура! - утешал он ее.
А Степанида совсем и не о царе: ей почему-то пришло в голову, что явятся они домой, а сынишки их нет, - цыган утащил. Пускай на него похож... Какое кому дело!
- Ой, ой, батюшки, родимые мои! - выла она на всю набережную, а люди слушали и думали: 'Ого, что значит, усадьбу-то пожаловали! Рада стараться! По царе плачет, соскучилась уж!'
Строганов вперевалку побрел берегом, один-одинешенек, хмурый и печальный, и все ломал и ломал голову: 'Почто антихрист прикрыл мой храм?' Думал и оглядывался. Светало.
IX
В эту ночь дом Филиппа Павлыча караулил Демид. Вызвали его еще накануне из Кунавина, с завода. Никому Рыхлый не верил так, как своему старому другу.
Медленно, неторопливо прохаживался Демид по переулку около дома, поглядывая по сторонам. Дело- то, конечно, не его - сторожить покой хозяина. Вот уж два года, как он работает кузнецом на заводе у Рыхлого. Отдан властями в зажив преступления Филиппу сроком на десять лет со взносом за это в казну Монастырского приказа (Рыхлым) двухсот рублей.
'Что поделаешь?! Хозяин - владыка. Какую работу заставит делать, такую и будешь'. Так раздумывал Демид, бродя по переулку вдоль хозяйского дома.
Вдруг он услыхал какой-то шорох. Будто кто-то подкрадывался, шуршал в кустарниках Почаинского оврага.
- Эй, кто там?! - окликнул Демид.
- Мы.
- Кто вы?
Из кустарников вылезли цыган Сыч и отец Карп.
- Здорово, брат!
- Ты откуда?
- Из степей. С Урала, кречет мой...
- Почто пожаловал?
- Проведать товарищев. - Сыч понизил голос. - Слыхал?!
- Нет. А что?
- Фильке, сукину сыну, усадьбу царь подарил...
- Филиппу?
- Да. Дворянином хотят сделать. Надо его поздравить.
- Ты бы днем. Почто ночью?
- Днем нам нельзя.
- За что же усадьбу-то?
- Людей ковал. Помог скиты зорить.
- За это? - Демид нахмурился. Тяжело задышал.
- Теперь ты и завовсе рабом его станешь.
- Да правда ли это? Не брехня ли?
- Поп! - дернул Карпа цыган. - Поклянись по уставу...
- Именем господним, адом преисподним, всей своею казною, Филькиной женою да своею бородою клянусь, что кто попу не сын, тот сукин сын, и тот на Руси дворянин, кто за всех один...
Сыч рассмеялся.
- А я скажу тебе, Демид: белые ручки чужие труды любят. Вот и Филька теперь становится белоручкой...
И, вынув из-под полы нож, отдал его Демиду.
- Возьми... 'Поздравь' его сам.
- Кого?
- Фильку. На вашей крови, да на твоих слезах, да на льстивых речах добыл себе царскую награду. Расквитайся!
Демид протянул руку. И не успел еще одуматься - зачем он руку протянул, как нож был уже у него. Удивился сам на себя Демид, но сердце его негодовало на Фильку; стало тяжело Демиду дышать: 'Филька - угодник царев!'
- Поп, благослови!
Отец Карп перекрестил Демида.
- Ополчайтесь, убогие, на врази своя... Истребляйте, смерды, господ ваших, а наиболее - подобных Фильке, поганому предателю, асмодею... Глушите их! Глушите их...
Дальше Сыч со злобою начал нанизывать матерные слова.
- Верши! - сказал он вразумительно Демиду. - И приходи после сего к нам, к Везломскому перевозу, там наша галера в ивняке упрятана. Увезем и тебя...
И оба скрылись опять в чаще кустарников Почаинского оврага.
Демид хотел было броситься за ними, но их и след простыл. И остался он один-одинешенек со своею страшною мыслью и клинком в руке. Вспомнилась ему прежняя его дружба с Филькой. Какой хороший тогда был человек! И не узнать, и не понять теперь его, что с ним стало. Будто черт поселился внутри Фильки! Вспомнил он и своих разоренных единоверцев, керженских скитожителей, диакона Александра, и страшно ему стало жить.
А тут начали палить пушки, трезвонить колокола - мороз прошел по коже Демида: 'Филька там, с ними... заодно с царем, с Питиримом, со всеми врагами... Филька - его господин... Может выпороть его, сгноить в тюрьме'.
Демид помолился двуперстно на небо. Он искал глазами там чего-то, а небо было пусто... С Волги доносился грохот, шум.
Демид погладил лезвие... Дунул на него. Обтер рукавом.
После того как на берегу стихло и с нагорья Демид увидел уходящие вдаль, на низы, громадные полотнища парусов, он спрятался в кусты. В доме спала взятая Филиппом к ребенку мамка. Окна в горницах были завешаны белыми занавесками. Пес мирно дремал на дворе у конуры. Пахло весеннею землей.
