защитою от бунтов и мужицкого своеволия. Раскольники и те имеют свои моленные, а дворянин того лишается. Прилично ли это?
Некоторые из дворян тяжело вздохнули, один даже слезу пустил, вытер рукавом лицо, кашлянул неестественно и умиленно посмотрел на потолок.
Питирим движением руки остановил плавную, обиженную речь Исупова:
- Не от епископа подул ветер. С севера. Закрыли в боярских домах церкви, ибо они лишние есть и от единой спеси даются. Ходили бы господа к церквам приходским и не стыдились бы быть братиею, хотя и крестьян своих, в обществе христианском, и молились бы на виду у всех, а не у себя в хоромах.
Дворяне вздохнули теперь все до единого, и на лицах у них появилась обида: 'молиться на виду'. Ох, ох, ох!
После этого Исупов тихонько отступил и, низко поклонившись, стал высказывать просьбу другую: разрешил бы епископ, во исполнение старинных отцовских обычаев, выбирать попа помещику вкупе с народом самому, а не принимать попов, назначенных из Нижнего. Исупов уверял Питирима в том, что поп Кирилл в Дальнеконстантиновской вотчине Левашовых выбран из холопов в попы по ошибке. Они тут непричастны. Они за своими попами строго следят. Не позволяют им пить и торговать.
Епископ проницательно взглянул на Исупова, а остальных дворян даже и взглядом не удостоил.
- Ваше дело молиться, мое дело попов вам давать. Дурной остаток старины - выборность попов - искореняю по воле великого государя. К оной персоне и направляйте свои челобитья противу закона, творимого к вашему же благоустроению. Коли дворяне сего не понимают, что уж думать о другого звания людях? Не о благородстве, не о знатности праотцев своих хвалитесь, но всяк своему житию да внемлет. В гробницах зрим кости многих и различных людей, богатых и убогих, чиновных и простых... Всех их едина земля покры и соравни...
После этого дворяне еще ниже поклонились епископу, который, глядя на них, укоризненно качал головой. Один за другим, задом, на носках, вышли они из покоев, быстрехонько, с улыбочкой, а проходя на площади мимо кремлевской стены, недоверчиво покосились на усатых солдат, торчавших с мушкетами между зубьев.
Навстречу попалась шумная ватага посадских с купцами во главе. Шли бодро и важно в кремль; при виде дворян стихли, скромно наклонив головы, сторонясь почтительно. А у самих на губах, против воли, выступала улыбка: уж больно чудно выглядела эта куцая, украсившая свои головы 'собачьими кудрями', пестрая рать! Давно ли были толстобрюхими, бородатыми боярами? За это вот Петру спасибо, что заставил их работать. Ишь, худеть начали!
Словами епископа не удовлетворились дворяне. Они поняли Питирима так: он зол на них, ибо домовые церкви дохода ему не дают; денежки у него из епархии утекают. И стали обсуждать промеж себя способ; нельзя ли обойти епископа? Государь покровительствует дворянам. Со встревоженными мыслями и оскорбленным самолюбием тайно поспешили они на Почаинский бугор к обер-ландрихтеру Стефану Нестерову: не защитит ли? Царю человек тоже близкий и тоже дворянин.
А посадские торговые люди затаили свою цель. Они явились к Питириму со своими особыми, премного обдуманными доношениями. И, войдя в архиерейские покои, прямо повалились епископу в ноги, безо всякого. Словно потолок рухнул. Среди них был гостиной сотни купец Афанасий Фирсов сын Олисов - храмоздатель, строитель трех нижегородских церквей: Казанской, Сергиевской и Успения.
Просили епископа они возобновить в кремле Архангельский собор и другие погорелые храмы. 'По милости божьей торговля растет и малую толику прибавить казне возможно на построение храмов, понеже посадский люд от успеяния своих дел в тоих храмах молитву возносит, а без молитвы дела станут, ибо всевышний отвернется от униженных рабов своих'.
С 1704 года, после пожара, стоит древлечтимый собор в полном разрушении и не происходят в нем службы церковные и разные 'душеспасению' требы. А тем паче - опрокинутый собор на самом виду у покоев его преосвященства, и 'недостойно таковое видети его пресветлым ангельским очам'.
Так в жалостливых словах и молитвенном смирении докладывали епископу посадские торговые люди. Давно они лелеяли мысль услужить епископу, восхитить его своим радением о кремлевских святынях и даже заранее сговорились дать малую толику в казну на постройку собора. Лишь бы епископ оказал им свое снисхождение и внимание, которое в торговом деле особенно необходимо. Одну тысячу рублей, куда ни шло, решили куском отколоть от своих достатков. Но не тронули епископа купеческие скорбные речи. Обжег богомольцев грозным взглядом он и сказал с ядовитой усмешкой:
- Мыслию пленяетесь и душой страждете, а деньгу прячете. Скупы. Идете к властям просить, а сами где?.. Помогаете казне зело скудно и неисправно. Царю подлежит на войны, на стройки деньги, лес; лесов у нас тьма, а где же они? Нерадивость к государственным делам, в скаредной подлости рожденная, завелась и в нашем граде... А для кого оное все и война также? Не вы ли прибыток имеете от того? Не о вас ли печется государь-батюшка?!
Долго говорил епископ, и чем дальше он говорил, тем яснее становилось торговым посадским людям, что зря они заявились к нему и зря напомнили о себе: дело совсем в другую сторону поперло, большую ошибку почтенные граждане сделали. 'Бог-то бог, да сам не будь плох'. А тут, явная вещь, сплоховали. Хитер тоже и 'святой генерал'. Так и смотрит: 'как бы поживиться'.
Стоят, слушают архиерея, а мысли нудные, скрипучие так и лезут, так и лезут в голову. Епископ говорил и о том, что церквей в нижегородской епархии слишком довольно. Соборных, ружных* и приходских - 952, монастырей мужских - 52 и женских 27. 'Камень и без того крепок, и пещись о нем непристойно, а тем паче царь запретил в провинциях из камня созидать строения. Заботе нашей о глубине разумения и о душе быть подобает, а вы просите еще церквей? А Олисов, к тому же, имел намерение новую церковь, что на выселках, им построенную, назвать в честь 'троеручицы божьей матери'... А православный государь наш запретил строгим указом украшать храмы именем богородицы... Оное ясное решение забывать не след...'
_______________
* Содержавшихся за счет государства. Рауагаа - ежегодное
жалование.
Гость Афанасий Фирсов сын Олисов выступил вперед и с поклоном заявил, что его церковь отныне будет именоваться 'трех святителей'... А божьей матери он только одну икону в пределе оставил... да и ту маленькую.
Питирим закончил свою речь сердитым выкриком:
- Поборите вашу алчность! Откройте ваши сердца и кошели! Кичитесь боголюбием и богатством, но часто убогий умнее богатых... благоразумнее... и щедрее...
Когда он замолчал, все облегченно вздохнули. Но этим не кончилось. Епископ перед крестом и евангелием взял с них со всех обещание принести завтра же губернатору Ржевскому на отправку в Питербурх леса для стройки пять тысяч рублей. Побледнели, почесали под бородами ретивые богомольцы и, низко поклонившись, побрели домой с нежданно-негаданно свалившеюся на головы новою заботой. 'Поехали пировать, а пришлось горевать'. Ах-ха-ха-ха! Качали головами, вздыхали, диву давались питиримовской холодности к устройсту храмов, а проходя мимо Архангельского собора и глядя на его развалины, досадливо поморщились: 'бес попутал нас со своею лептою. Оглупели мы на старости лет... Оглупели...'
И рады были посадские челобитчики, что не сказали ни слова о Софроне и о купце Овчинникове... 'Бог сохранил'. А когда шли в кремль, была главная забота именно об этом, Архангельский собор - так себе, чтобы задобрить. Имели твердое намерение посадские после челобитья о храмах стукнуться лбами и о пощаде невинным узникам, об освобождении их из подземелья, а особенно о школяре Софроне.
В страхе прибавили еще шагу бородачи, только пятки засверкали: 'куда вынесет'.
Епископ смотрел на них в окна и улыбался. Затем сел за стол с дьяконом Иваном и сказал:
- Доноси.
Дьяк вскинул гривой, взял бумагу, набрал воздуха и громко, однообразно загудел:
- 'Климов и Евстифеев, обретающиеся на реке Усте, рабочие рудоискатели Антона Калмовского, железные заводы его разорили и пограбили и грозились его, Калмовского, убить до смерти. Да из них же оный Евстифеев с помянутою жонкой Анною живет блудно и свели с собою из Казани солдата, а как того солдата зовут и которого полку - не показано...'
Выслушав дьяка Ивана до конца, Питирим взял перо и написал на доношении о колодниках Климове и
