начальник. Он улыбается блаженной улыбкой, глядя, как питухи объегоривают друг друга в 'зернь' - в этакие маленькие косточки с цифрами. На доске, куда падают кости, обозначен путь с числами, гуськами, постоялым двором, кабаком и темницею. Те, которых обыгрывали, ругались омерзительно. Кто обыгрывал - молчал, кротко, виновато улыбался и, уловив удобную минуту, совал деньги себе в штаны.
В углу, на пустой бочке, восседал рваный, но гордого вида человек, косматый, кривоногий, и, уставившись в одну точку, басом пел песню о славном разбойничке Ваньке Кобчике, о том, как у 'Макарья' во Песочном кабаке Ванька повстречался с другим атаманом, мордвином Мазоватом, и как вместе они на князей ходили, мордву защищали и от царских воевод отступили в леса керженецкие.
Демид прислушался. Хорошо пел дядя. А главное, про милый Керженец.
- Ты чего? - кончив песню, спросил незнакомец Демида.
- Ничего. Не всуе, думается, сказано: 'Татинец да Слопинец* - всем ворам кормилец'...
_______________
*аТааатаианаеаца иа Салаоапаианаеаца - поволжские села близ
Макарьевского монастыря. По преданию, здесь были разбойничьи гнезда.
- Кто тебе сказал?
- Сам знаю, и в Песочном том кабаке у Макарья бывал, что Слопинецким прозывается...
- Да ты общежительный. Чей сам?
- Пафнутьевский.
Глаза незнакомца просветлели. Он налил вина и, откинув торжественно руку с чаркой, поднес вино Демиду к самому рту.
- Прими. Помню я тебя. А ты меня забыл?
- Спаси Христос!
Не успел моргнуть чудак, уж Демид только усы обтирает, а чарочка порожняя на прежнем месте красуется.
- Ого! - сказал незнакомец, поводя языком под верхней губой, и вздохнул.
- А тебя как прозывают, голова? И я что-то припоминаю.
- Василий Пчелка... Так, незнатный боярин. Дай монету - брагой угощу. Живу, не надеясь на царство небесное.
- Не! Пить я боле не буду. Нельзя мне, - попятился Демид, вглядываясь в лицо юродивого. - Теперь вспомнил... Ты был у нас, в Пафнутьеве. А пить я не буду. Не неволь.
- Что ты, парень! Я не неволю... Живи, как сказала пресвятая богородица святому Василию: 'Если хочешь, - говорила она ему, - быть моим любимым другом и иметь меня заступницей и скоропослушницей во всех бедах, откажись от многого пития'... И ты тоже. Не пей.
Демид молча вынул алтын и отдал его Пчелке.
- Аз тоже Василий, но не хощу быти любимым другом богородицы. Куда уж нам! - А через некоторое время он бережно принес кувшин с брагой и налил две чарки. Сжав их в кулаках, Пчелка запрыгал на бочонке и, потрясая лохмотьями, провозгласил:
- Хвалите имя пропоицыно, аллилуия!..
Многие голоса с большой готовностью подхватили: 'аллилуия'.
Пчелка продолжал:
- Отче наш, иже еси сидишь ныне дома, да святится имя твое нами, да прииде ныне ты к нам, да будет воля твоя яко на дому, так и в кабаке. И оставите должники долги наша, яко же и мы оставляем животы своя в кабаке, и не ведите нас на правеж, нечего нам дати, но избавите нас от тюрьмы, от батогов, от поборов, а не от лукавого.
Подпевавшие все время Пчелке пьяные голоса с особым чувством растянули нараспев:
- Но избави нас от тюрьмы, от батогов, от поборов, а не от лукавого!
Повторили этот припев троекратно.
Пчелка пришел в ярость и теперь уже неистово ревел:
- Пьяницы на кабаке живут и попечение имут о приезжих людях, - Пчелка указал пальцем на Демида, - како бы их обслужит и на кабаке пропити и того ради принять раны и болезни и скорби многы, и егда хмель приезжего человека преможет и ведром пива нас, голянских, найдет, мы его премного возвеличим, аллилуия... аллилуия!..
Пьяная толпа, сжимаясь кольцом вокруг бочонка, на котором вопил оборванец, проголосила несколько раз:
- Аллилуия, аллилуия!..
Пчелка обвел всех мутным взглядом и выпил обе чарки.
Инок Паисий, положив руки на бедра и пригнув голову, мычал, как бык. Босой поп-расстрига канючил около него тоненьким, плаксивым голоском.
Какая-то баба ни с того, ни с сего вылетела на середину кабака и закружилась, припевая:
'Чубарики чок-чок, а изба не крыта, в монастырском подземелье девица зарыта...'
Сверкая очами, метнулся здоровенный ярыжка и, сцапав дланью бабью косу, потащил бабу вон из кабака. Разом все притихли. Женщина цеплялась по дороге за людей, но те от нее отскакивали, как ужаленные: 'Пропала, яко мыльный пузырь, сама влезла в монастырскую яму'. Один, совершенно голый, спустивший с себя все в кабаке, подмигнул Демиду: 'Попала рыбка на чужое блюдо. Теперь кадилу монахи раздуют'.
Давя друг друга, бросились питухи вон из кабака глазеть, как ярыжка и какой-то чернец поволокли упиравшуюся крикунью по направлению к Печерскому монастырю. Глядели и, хрипло кашляя, хохотали. Пчелка на ухо Демиду:
- Наши, как свеча, гаснут, а на них и смерти нет.
И указал перстом на монастырь. Зубы его стучали. Он стал очень страшным. Демид отвернулся.
- А подземелье, браток, то вечное. Туда входят, а оттуда не выходят... - продолжал он шептать на ухо, прижимаясь к Демиду.
Тот подался в сторону - не шпион ли? Всем известно, фискальство развелось даже среди единой семьи, и опасно доверяться не только кабацкому питухе, а даже и родным детям.
Кто-то кому-то в карман залез. Началась драка. Зашумели, полезли друг на друга ярыжки.
Демиду показалось оставаться здесь дольше опасным. Он пошел прочь. Пчелка за ним.
Шаг за шагом отошли оба в кусты, к краю бугра. Здесь никого не было. В кабаке снова поднялся шум. Бабу сразу забыли, стоило ей исчезнуть из глаз. И Демид и не отстававший от него Пчелка спрятались в кусты.
- Чего ради убегаешь от кабака? - спросил Пчелка Демида. - Боишься?
- Овому чарку, овому две, а мне бы кусок да печка, да угодникам свечка... - пошутил Демид. - Чего мне! Маленький человек.
- Твои бы речи, да богу в уши... - князем бы на посаде у нас сел.
Демид повел усом на соседа и опять слегка от него отодвинулся.
- Да ты не бойся... Не вор! - оскалил зубы Василий Пчелка: - Чего пятишься?..
Демид встал и торопливо пошел от него в сторону. Пчелка вдогонку. Остановил Демида за рукав.
- Стой. Послушай меня.
Оба опять сели, укрывшись в кустах. Пчелка, взяв руку Демида, ласково заглянул ему в лицо. В глазах его от хмельного и следа не осталось.
- Кабака не бегай. Не стыдись. Ходят в него и поп, и дьякон, и чернецы, и дьячки, и мудрые философы, и служилые люди, и князи, и бояре, и воеводы, и пушкари, и лекари, и тати, и разбойники, и холопки, и жонки, и мужние жены, ростовщики, скупщики, купцы, пономари, лесники, кузнецы...
Он сжимал все сильнее и сильнее руку Демида. Казалось, что он говорит, чтобы оттянуть время, а сам думает о чем-то другом. Демид испугался:
- Чего ты, в самом деле, от меня хочешь?
Пчелка задумался, выпустил Демидову руку.
- Из Керженца?
- Да.
- Как же ты меня так забыл?
