Он хотел показать свои сломанные ребра, ямы на месте вырванного клещами мяса, глубокие рубцы на коже от бития шелепами и язвы 'от изжигания'... Он хотел рассказать царю о подкупах, нечестных подлогах, о зверствах и грабежах, творимых архиерейскими инквизиторами и фискалами во имя вымогательства признаний в несуществующих преступлениях и винах... О том бесправии и беззащитности, в которых находятся крестьяне и бедные посадские в Нижегородской епархии... И вот, дождавшись утра, он помолился, обнял Григория, поцеловал его и расстался с ним. Бодро, уверенно двинулся в город.
- Прощай, брат! - сказал он Титову, выходя на улицу. - Расскажи потом обо мне керженским... Прощай!
И прямой, твердой походкой зашагал по улице, исчезнув в морозном тумане...
IX
Свершилось то, чего с любопытством, волнением и тревогой ждал старец Варсонофий: он - в приемной царя.
Просторная светлая комната. В окно видно покрытую сугробами набережную Невы. Пахнет свежевыструганным дубом. Ковры на полу со львами и чудесными птицами. Смотрит царь Алексей Михайлович со стены большими удивленными глазами. Ресницы острые, редкие, ровно гребень.
Указывая на этот портрет, Питирим тихо рассказал Варсонофию, что портрет повешен со значением. Случаем к тому послужило следующее: на одном пиру царь разговорился о своем отце, об его делах в Польше, о затруднениях, какие наделал Никон. Один вельможа (Питирим умолчал, что это был Мусин- Пушкин) начал восхвалять Петра и унижать его отца. Царь-де Алексей сам мало что и делал, а больше-де Морозов с другими министрами. Царя раздосадовали рассуждения вельможи, и он встал из-за стола и сказал ему: 'В твоем порицании дел моего отца и в похвале моим больше брани на меня, чем я могу стерпеть'. Этот многокрасочный, нарисованный голландским художником, величественный портрет царя Алексея со скипетром в одной и с державой в другой руке свидетельствовал теперь всем о том, как царь чтит и уважает память своего родителя и что царь считает себя продолжателем дела отца.
'Не поэтому ли, - мелькнуло в голове Варсонофия, - Питирим, уезжая, приказал Ржевскому скорее закончить постройкой в Нижнем церковь 'святого Алексея'?
Питирим действительно выглядел так, будто он во дворце, а мысли его далеко-далеко, может быть, и в Нижнем.
Ровно в восемь утра в приемный зал вышел кабинет-секретарь Алексей Васильевич Макаров. Поздоровался с епископом. Принял его благословение.
- Государь просит.
У Варсонофия ноги ослабли, сердце затрепетало от волнения. Питирим направился к двери, оставив позади себя Макарова.
Вошли в просторное и неуютное помещение. На полках вдоль стен игрушечными мачтами, реями и парусами топорщились модели кораблей. На подоконниках теснились громадные банки с морскими водорослями и моллюсками. Заплаты пестрых порыжелых карт на стенах. А в углах на полу груды разных инструментов, руды и звериных костей.
У Варсонофия зарябило в глазах. И вот среди хаоса выросла вдруг громадная широкоплечая фигура государя. Старец испуганно попятился, прячась за спиной Макарова.
О росте Петра, его силе, жестокости и хитрости много рассказов ходило в керженских лесах, но то, что старец увидел теперь собственными глазами, было много необыкновеннее всех описаний, которые ему пришлось слышать о Петре.
Питириму Петр показался сильно постаревшим противу прошлого года, когда он последний раз его видел; морщины покрыли все лицо, набухли серые мешки под глазами. Питирим слышал, что смерть царевича Алексея не прошла даром для царя, - это так и было.
Петр грузно шагнул навстречу вошедшим, склонил громадную голову перед епископом. Приняв благословение, обнял Питирима, облобызал его.
- Хорошо! Похвально! Ждем, ждем тебя! - несколько охрипшим голосом приветствовал он епископа.
- Приехали... Вот и старец со мной! - улыбнулся Питирим, кивнув головой в сторону Варсонофия.
Петр повернулся к старцу.
- Как звать?
- Варсонофий... керженские скитожители послали до вашего светлого величества...
Сказал и упал к ногам царя.
Макаров потянул его за плечо, шепнув: 'Вставай!'
- Слушай, добрый человек, - раздумывая о чем-то, заговорил Петр. Один раскольник тут письмо в соборной нашей церкви подбросил. И был взят в Монастырский приказ, допрашиваем... А когда объявили ему отречение керженских жителей, он тому веры ять не хотел. Требует свидания с некоторыми из учителей тех согласий. Требует подтверждения ответов керженских жителей. Мною послано было письмо его преосвященству... - Петр сделал почтительное движение головой в сторону епископа.
Варсонофий вынул из кармана письмо и опять до самого пола поклонился царю:
- Тут оно, ваше пресветлое величество...
- А ответы ваши при тебе ли?
- И ответы тут же, - в дрожащей руке показал Варсонофий Петру другую бумагу.
- Согласны ли ответы с мыслию керженских жителей? - пытал глазами Петр.
- Согласны, ваше величество... Прежние наши ответы неправые есть и прочая, что в них написано, также. И приняли мы не зря у епископа Питирима книгу и его ответы на наши вопросы. Сполна мы признали неправоту свою. А ту книгу мы нынче читали и рассматриваем и дивуемся ее мудрости. Против доношения своего в правде мы не стоим и те неправые ответы наши не похваляем и в народе не размножаем.
Петр сел за стол, пригласил сесть и епископа. В тишине слышно было тяжелое, затрудненное простудою дыхание Петра. Неторопливо достал он из стола бумагу и попросил Питирима вслух ее прочитать. Сам положил ногу на ногу и закурил трубку.
Оказалось: доношение приехавшего в Питербурх диакона Александра. На лице Питирима мелькнуло удивление. Но тотчас же спокойно, не меняясь в лице, как будто не про него и шла речь, он продолжал свое чтение и только при словах: 'с яростью велел нас заклепать в кандалы и держал за крепким караулом и угрожал ранами...' - сощурив глаза, он улыбнулся.
Петр, пуская дым, прищуренными глазами покосился в его сторону.
Чтение кончилось. Царь поманил старца. Тот на носках приблизился к нему, глядя на него жалко, трусливо.
- Что скажешь, старче? - насмешливо спросил Петр. - Достоин ли епископ возводимой на него хулы? И доброй ли волею ему вручены вами ответы или под понуждением?
Варсонофий приложил руку к сердцу.
- Благочестивый государь, ей-ей, диакон Александр, утаяся от всех товарищей своего скита, явился пред светлые очи вашего величества, опять хотя простой народ возмущать в противность вашему царскому величеству...
Питирим дополнил:
- ...и в непокорство святей церкви, поправ вселенских и поместных святых соборов клятвы, коими пред народом клялся.
Варсонофий, заминаясь и давясь от волнения, продолжал:
- Диакон Александр ложные и неправые ответы хотел вменить за правые, а посему считаю я таковое, как клятвопреступление и суда божия и царева попрание...
Во все время речи Варсонофия Петр не сводил с него глаз.
- Сколько тебе лет? - вдруг спросил он.
- Шестьдесят...
- Как давно в расколе?
- Сызмалу...
- Новую веру признал?
- Хочу признать...
- Диакону кто?
- Помощник.
