Тишина, грузная, мрачная, объяла окраину Мурома. Придавила. Даже лошади на дворе присмирели. Близилась ночь.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
По тропинке от древнего Муромского монастыря через овраг к постоялому двору пробиралось десять человек пешеходов. Осторожно приблизились они к избе. Вошли в ворота, быстро впрягли лошадей и вывели их на зады, к дороге. Однако, как ни были осторожны они, из избы все же вышел сержант, окликнув:
- Эй, кто там?
- Ямщики!
- Пошто собрались?
- Поразмяться вышли, ноги затекли.
Сержант исчез в избе. А если бы он вышел во двор или закоулок, да с фонарем, увидел бы он таких же, как и сам, сержантов и таких же, как его, гвардейцев. И даже тюремного пристава нашел бы среди незваных ночных гостей. Разница та, что эти сержанты и гвардейцы были более подвижны и расторопны, более веселы и дружны между собою, чем Боголюбов и команда его, и то еще, что вооружены они были не по форме, а кто как попало. Самое же главное - цель их приезда сюда была совершенно другая, чем у нижегородского сержанта. Тот, словно пес, напыжился над колодником, готовый при всяком его движении наброситься на него и загрызть. Совсем другое сидело в голове у этих. Они думали о том, как бы им освободить Софрона, а вместо него обрядить в кандалы нижегородского сержанта.
'Тюремный пристав' командовал:
- Масейка с Назаркой, отойдите поодаль, вон туда, к амбару! Не пускайте в заулок. Евстифеев и Климов, айда со мной в избу! Стойте остальные у крыльца! Ты, Сыч, стереги лошадей. Греческий филозоф Пифагор сказал: 'У друзей должно быть все общее, а дружба есть равенство'... Избегайте поспешности, дабы не ошибиться. Нам некуда торопиться, у нас есть время и сила. Все убытки свои мы возместить успеем. Чесалов с Филаткой, где вы? Да ямщиков кто-нито пускай разбудит. Я выманю начальника на крыльцо, а вы с ним обнимитесь... Идем.
'Тюремный пристав' влез на ступеньку, тихо постучал в дверь.
- Кто там? - грубо окликнули из-за двери.
- Тюремный пристав Клюшников.
Дверь дрогнула, заскрипел засов.
- Начальника скорее!
Высунув голову в дверь, гвардеец прошептал:
- Спят...
- Буди! Скорее! Тюремный пристав из Нижнего приехал.
Послышалась возня в избе, тяжелые шаги, ругань. На крыльцо вышел Боголюбов.
- Кто ты есть, что рвешься ночью?
- Из посада прислан. С гвардейцами пришел. Разбойников ловим. На пути они сидят...
- Много вас?
- Десять.
- Начальник где?
- Недужится ему. Лежит в санях... просит вас...
- Однако ж... надо одеться.
- Одевайтесь.
Сержант ушел в избу, а через некоторое время снова вышел, захватил с собой саблю.
Но... недалеко он отошел от крыльца. 'Тюремный пристав' его остановил.
- Солдаты! - крикнул он. - 'Слово и дело!'
Из темноты выскочили 'гвардейцы'. Набросились на дылду-сержанта, повалили его, не успел он ахнуть, и стали вязать.
- Приказано тебя в кандалах вернуть в Нижний, в Духовный приказ. Из Питербурха указ получен. Строгий.
Связанного сержанта поволокли во двор. Положили его там на солому. Около него оставили двух караульных.
- Солдаты! - кричал в сенях 'тюремный пристав' так, что сержант все слышал. - Колодника Софрона Андреева приказ мой, по повелению его величества государя императора, из железа вынуть... а ваше начальство нами связано будет, заковано и отвезено в Нижний... и подвергнуто нещадной пытке святым огненным калением.
- Так им, иродам, и надо! - одобрил чей-то сочный голос.
Слушал сержант, и как ему ни было больно после вязания его дюжими 'гвардейцами' и как ни тяжело ему было вдруг лишиться свободы, однако его охватило страшное любопытство: что же за начальник такой вдруг объявился ночью, привел гвардейцев на постоялый двор, разбудил его, именем царя шутовки освобождает колодника, а его, сержанта, дворянина чистых кровей, верностью престолу отмеченного, кует в кандалы и отправляет обратно в Нижний, да еще в Духовный приказ? 'А может быть, власть изменилась, раскольники захватили город и распоряжаются гвардией?' Сержант Боголюбов никогда не доверял солдатам, в его глазах они мало отличались от разбойников. И мужикам он не доверял, и купцам, и монахам. 'Только на дворянство по-настоящему может опираться царь'. Это известно. А тут дворянина же арестовывают и куют в кандалы? Явное дело, в государстве произошло какое-то изменение... Тем паче - атамана разбойников, прославленного своими зверствами над дворянами, да и раскольщика, притом же, на волю отпускают. И кто же? Сами же гвардейцы, царевы же слуги, защитники престола и дворян... Что такое?!
Пока чистокровный дворянин размышлял о непонятности неожиданного превращения его из офицера в колодника, 'тюремный пристав' продолжал действовать. При свете фонаря расковывали солдаты под его покрикивания Софрона. Да и сам колодник весьма помог этому, ибо зело опытен был он в отмыкании кандальных затворов.
- Теперь отдайте нам ваше оружие, - сказал новоявленный командир удивленным конвоирам колодника. - Ваш начальник уже сложил его. Вот его сабля...
'Тюремный пристав' показал саблю Боголюбова. Солдаты подчинились. Софрон взял у них одно из ружей. 'Тюремный пристав' заговорил торжественно:
- Вас мы отпускаем на волю. Не служите больше царю... Не надо. Места у нас на Руси много, а привалиться бедняку негде. В тесноте люди живут, а простору кругом - что хошь...
Софрон дернул 'тюремного пристава' за рукав:
- Будет. Идем! Надо дело доделывать!
Утром муромцы были разбужены тревожным набатом. Из дома в дом пошла весть: ночью разбойники напали на постоялый двор, опасного колодника освободили, связали и неизвестно куда увезли офицера, конвой разогнали, обезоружив. Ямщики с ними заодно, тоже скрылись. Ловко обстряпано дельце!
Правда, для обывателей города Мурома не было особою новостью появление разбойничьей шайки - на то и дремучие муромские леса, чтобы там ворам таиться, - однако все же разговора было немало. А главное, объявились люди, которые уверяли, будто это и не разбойники даже, а такие же гвардейцы, как и конвой колодника. Пошли против власти. Какая-то старуха, жившая рядом с постоялым двором, сама видела.
- Уж не бунт ли, однако?!' - екало сердце у обывателей.
'Уж не сгонят ли Петра с престола?' - ворочались в головах грешные мысли. - 'Послал бы господь!'
Питирим застрял в северной столице - всем это известно, проезжал он через Муром же, - без него солдаты и взбунтовались, это теперь не трудно. Как говорится: 'поп в гости - черт на погосте'. А уж известно чуть ли не с сотворения мира, что 'без кота мышам масленица'. Да и мыши-то эти самые изголодались, особо в лесах Позаволжья. Ой! Мыши! Если бы то правда была, все бы люди вам в ножки поклонились!
Мучаясь в догадках, крестились обыватели на иконы усердно, от всей души, с радостной надеждой на лучшее будущее...
XI
Из Дмитровской башни на Благовещенскую площадь перед кремлем под командой Волынского вели гвардейцы диакона Александра. В кремле - ни души. Вход обывателям закрыт.
Ночью нападал снег. Теперь таял. Солдаты сапожищами месили грязь: 'раз-два, раз-два!' Волынский шествовал во главе с громадной саблей наголо, неуклюжий, толстый, длинноусый. Оборачивался,
