– Давай сюда этих жориков! – приказал он помощнику.
В кабинет вошли утренние знакомые Мишкольца: таксист и двое ущербных.
Они несли, как святыню, спортивную сумку.
– Они посмотрели твои документы и пересрались! – загоготал Шалун. Ему было выгодно преподнести всю эту историю в виде комического недоразумения, анекдота, и он изо всех сил старался, но был от природы бездарным артистом, и смех выходил надрывный, искусственный. – Че молчите, бляди? – обратился он к вошедшим. – Языки я вам еще не поотрезал!
– Извиняемся, ко-конечно… – заикаясь, начал таксист.
– Ты бы, Виталик, его логопеду показал! – усмехнулся Балуев.
– Ты, Володя, проверь, проверь сумочку! Все ли на месте? – беспокоился Шалун. – Если хоть какая- нибудь дребезделка пропала, я отправлю эту кодлу к едрене фене!
– Я тебе верю, Виталик, – не притронувшись к сумке, произнес Мишкольц таким тоном, каким начальник дает понять подчиненному, что не уволит его, хоть тот и провинился, а посмотрит на дальнейшее поведение. – А безделушек я в сумке не ношу, – добавил он с усмешкой.
– Пошли вон! – зарычал на ущербных босс. – И чтоб я вас больше не видел на моей территории, раз не можете приличного человека отличить от фраера!
Их не надо было просить дважды. Они ретировались с такой поспешностью, будто опаздывали на поезд. При этом на лицах у них было написано: «Мы – люди простые, неграмотные, колледжей не кончали!»
– Это, конечно, не мое дело, мужики, – заметил после их ухода Шалун, – но в следующий раз не стоит так подставляться. А если не хватает людей для охраны, звоните – я всегда вам подброшу! Как-никак, мы ведь в одной организации, хоть вы и воротите нос! Чистоплюйство в нашем деле не самый выгодный козырь!
«Он ищет примирения, – смекнул Мишкольц. – Ай да я! Ай да сумочка моя!»
– Ты прав, Виталик. Примерно то же самое мне говорил Лось, когда сидел в этом же кресле.
Шалун поерзал, собираясь уйти с видом оскорбленной невинности, но, понимая, что другой такой возможности для примирения может не представиться, переборол гордость, не двинулся с места.
– И Пит Криворотый сегодня с раннего утра мне про чистоплюйство талдычил! – подлил масла в огонь Балуев.
Владимир Евгеньевич строго посмотрел на помощника, как бы говоря: «Не перегибай палку! Ты мне испортишь всю игру!»
– Я готов ударить с тобой по рукам, Володя, – пробурчал Шалун, и Владимир Евгеньевич оценил мужество компромисса.
– Нет проблем, – улыбнулся он, – мы всегда были вместе, вот только…
Как насчет нашего прошлогоднего спора?
– Нет проблем. Вы мне ничего не платите. Шалун пожал обоим руки и откланялся.
– Ну, ты даешь! – хлопнул в ладоши Балуев. – За три часа пребывания в городе уладил такое дело!
– Ив мыслях не было! – сам себе удивлялся Миш-кольц. – Если б не ограбление в такси…
– Представляю, как обломится Пит, когда узнает! У него явно были далеко идущие планы. И Лось будет неприятно удивлен. Я уж не говорю о Поликарпе!
– Давай-ка лучше досмотрим кино, – напомнил шеф. – Перекрути на начало.
Лес. Дорога. Медленно раскачиваются сосны, будто пьяные. Пятна растут, превращаются в плечи, головы, ноги, лица, ботинки, руки, автоматы…
– Ничего себе! – присвистнул Балуев. – Вот это кино!
– Похоже, они идут убивать Овчинникова, – сообразил Мишкольц.
– Чего у них такие красные рожи? От стыда?
– Рассвет, дурында, – пояснил начальник, – там с восточной стороны огромное поле и деревья не заслоняют солнца.
Парни в пятнистой форме подошли совсем близко и остановились у ворот.
– Чего ждут, Володя?
– Наверно, когда откроют. Охранник явно подкуплен.
– Оба-на! – крикнул Балуев. – Это ведь Пит сейчас посмотрел на часы! И у этого, который вытер пот, тоже знакомая рожа!
Мишкольц больше не произнес ни слова, завороженный зрелищем.
Лица одно за другим втянулись в кадр. И снова лес. Дорога. Сосны все пьянее и пьянее. Пустота.
Оба долго молчали, глядя в пустой экран.
– Говоришь, девяносто первый год? – переспросил Геннадий. – Пит тогда работал у Поликарпа.
– Это было ясно с самого начала, что тут замешан Поликарп, – откликнулся наконец Володя. – Ему мешал Овчинников. – Он резко потер ладонями лицо, будто умывался. – Черт! Как это все страшно! Газетный или телевизионный репортаж – ерунда по сравнению с этими соснами, после того как ворота захлопнулись! Кроме средств массовой информации, все знали, что Поликарп убрал со своего пути конкурента. Убрал его жену, шестилетнего сына, горничную, телохранителя, охранника. Ну, и что, говорили многие. Обычное дело. Борьба за власть. А потом пошла писать губерния! Расстреляли родителей Потапова, взорвали Черепа с беременной женой. Обычное дело. Нор-ма-ально!
– Володя, а ведь это бомба! Федор прав. На ней можно подорвать не только Криворотого и Поликарпа, но и мэра!
– Не смей! – ударил по столу Мишкольц. – Не смей! Слышишь? Здесь ничего не проходит даром! Тут же возникнет цепная реакция! Это не наше дело!
Пусть шалуны и криворотые лезут на рожон, строят козни! Мы занимаемся бизнесом!
И ничего, кроме бизнеса!
– Да они сожрут нас в конце концов! – закричал Геннадий. – Как ты не понял до сих пор, что надо жить по их волчьим законам, а иначе… Иначе не выжить…
– Что-о-о? – пропел Мишкольц. – Иначе не выжить? Да этим вообще можно все оправдать! С такой песней легче маршируется. Гена! С такой песней входят в дом с автоматами! – ткнул он пальцем в погасший экран телевизора.
– Мы на самом деле далеко не уедем с таким чистоплюйством, – пробормотал Балуев. – А Пит готовится к войне.
– С чего ты взял?
Но Геннадию не пришлось объясняться. В это время открылась дверь кабинета.
– Я, кажется, уснул… – Федор напоминал сомнамбулу, которого окликнули на самом краю пропасти.
Серебристый «крайслер» обгонял ветер. Ветер пел заунывную песню. А на душе было и горько и радостно. И непонятно, чего больше: радости, горечи, свежих мыслей или терпких воспоминаний. Опасность вроде миновала. И для этого не приложено никаких стараний. Все пущено на самотек, а самотек перекрыли плотиной. А рухнет плотина, что тогда? Впервые Саня зашел в тупик, хоть его серебристый «крайслер» и обгонял ветер, хоть шоссе и обступали бескрайние леса, хоть грудь и распирало от полузабытого чувства.
Утром его разбудил телефонный звонок, точь-в-точь как тогда, после юбилея. И рядом снова лежала она. И снова пропела «Телефо-он!» и натянула на голову одеяло. И он подумал, что до сих пор не знает ее имени. И еще подумал, что это наверняка звонит Петька. И не ошибся.
– Спишь, герой? А у меня сногсшибательные новости!
– Овчинников воскрес?
– Грубо шутишь, Саня. За такое можно и по шее схлопотать!
– По шее так по шее! Что у тебя за новости?
– Курочка попалась! Сидит в клетке, кудахчет!
– Выражайся ясней! Я не Штирлиц, паролей не понимаю!
– Ты, Саня, болван безмозглый! Я девку поймал! Понимаешь? Девку! Дочь Овчинникова! Так что можешь сказать своему «папе», чтобы спал спокойно! И сам разумеется, спокойно спи!
– Поспишь тут с тобой! Ни свет ни заря будишь! Ты, Петя, вот что… – Шаталин тяжело вздохнул, посмотрел на нелепый бугорок под одеялом и предложил:
– Выпустил бы на свободу курочку…
