– Нет, я еще здесь побуду.
– Ну, как знаешь. Долго не засиживайся, а то мама потеряет. Опять я во всем виновата буду. – Люда поднялась, отряхнула свое платье в желтый и синий горошек, преспокойно открыла дверь ее комнаты (а за дверью море одуванчиков! А вдалеке виднеется их дом!) и пошла, пошла… Настя могла бы пойти за ней, но не хотела. Она уже знала, какое завтра наступит утро.
В другой раз к ней пропустили Эльзу Петровну. Тетя, по обыкновению, принялась протирать очки, будто в них дело, – просто на глаза навернулись слезы.
– Я приехала повидаться с тобой. Как ты?
– Нормально. Не стоило тратить время и деньги.
– Ты, как всегда, мне грубишь. Чем я заслужила такое обращение?
– Сама не знаю, – пожала плечами Настя, – может, мы по гороскопу не совместимы?
– Возможно, – вздохнула Эльза Петровна и достала из сумочки знакомую коробку. – Я привезла тебе краску для волос.
– Ой, спасибо! – обрадовалась Настя.
Только вчера она, глянув в зеркало, ахнула-волосы отросли! Жуткая картина! Серебристые корни уже вылезли на целый сантиметр!
Она взяла в руки коробку, а та вдруг на глазах стала уменьшаться, прямо как у той, сказочной Алисы, хотя это ей только казалось. На самом деле Алиса просто росла. Коробка совсем исчезла, и Эльза Петровна ушла не попрощавшись. И правильно сделала. Тогда, в Москве, Настя поступила точно так же.
Как-то ночью вломились монахи. Двое в белых капюшонах. Они, правда, ее не заметили, говорили друг с другом о погоде, о природе. Настя им не мешала, молча лежала, слушала.
– Мы вчера с Гришуней на пару четыре поллитры раздавили! – хвастался один монах своими успехами в математике.
– Да не звезди ты! – не верил ему второй. – Гри-шуня сто грамм опрокинет – уже лыка не вяжет!
– Я тебе говорю! Сукой буду!
– Побожись!
Первый монах щелкнул ногтем большого пальца о передний зуб и провел им по шее.
Потом Настя уснула, а когда проснулась, в комнате остался всего один монах. Он сидел на стуле в глубоко надвинутом капюшоне, так что виден был только рот. И рот кривой.
– Проснулась, ласточка? – спросил этот рот. Вместо ответа Настя отвернулась к стене.
– Нет, так дело не пойдет!
Он с силой перевернул ее, тряхнул за плечи. Настя открыла глаза.
Откуда она взяла капюшон? Пит стоял перед ней в обычном своем одеянии – в легком костюме болотного цвета.
– Какого черта? – застонала девушка.
– Это я хочу тебя спросить: какого черта? Тебя что, с ложечки кормить прикажешь? Я тебе не нянька! Жрать не будешь – через кишку накормят! Ясно?
Здесь тебе не шахта, чтобы голодовки устраивать!
– Отвянь! Твоя рожа у меня не вызывает аппетита!
– Послушай, детка, я терплю оскорбления до поры, ссылаясь на твой недоразвитый умишко! Лучше не доводи меня, а то недосчитаешься многих зубов!
– Че ты пришел сюда? Я тебя не звала!
– Пришел предупредить о кишке!
– Ну и проваливай! Считай, что я предупреждена!
– Еще не все. Снова звонил твой хахаль. Мы с ним договорились завтра утром обменяться товаром.
– Я тебе не верю! А его никто не просил заботиться обо мне!
– Тебя никто не спрашивает, детка! Твое место у параши! Выгодней иметь кассету, чем такую безмозглую куклу, как ты!!
– А я не напрашивалась в гости.
– Жрать будешь? – произнес он более ровным голосом, как спрашивают непослушных детей после сурового наказания.
– Буду, – пробурчала она.
Пит приоткрыл дверь и крикнул кому-то:
– Давай!
Охранник внес на подносе чашечку кофе, рогалик, масло, тонко нарезанный сыр и блюдо с фруктами, поставил на стол и удалился.
– Приятного аппетита! – пожелал ей босс и тоже направился к двери.
– Постой! – крикнула Настя.
– Что-то новенькое – ухмыльнулся он. – Я не хочу своей рожей портить тебе аппетит!
– Послушай, Пит… – Она впервые обратилась к нему по имени, и он даже присел от изумления. – Послушай. На хрена этот обмен? Эта кассета тебе вряд ли повредит, даже если ее отправят в Москву.
– Ты мне льстишь, ласточка. Я не Господь Бог.
– Он ведь может сделать копию и шантажировать тебя снова. Такие случаи бывали. Не надо обмена!
– Ты не хочешь на волю? – все больше поражался Пит. – Тебе так понравилось у меня?
Она сидела на диване, спустив ноги на пол, упершись локтями в колени и поникнув наполовину серебристой головой.
– Зачем устраивать этот цирк? – пробубнила обиженным голосом Настя. – Он – наивный парень, не понимает, что живой ты меня отсюда не выпустишь.
– Что за чушь ты городишь? – ухмыльнулся босс. – Пей кофе, а то остынет! – Он вновь сделал попытку уйти.
– Стой! – закричала она с такой невероятной силой, что мог бы остановиться танк на полном ходу.
Криворотый с испугом посмотрел на девушку. Она подняла голову, но в ее глазах не было мольбы или просьбы о пощаде – только ненависть, бескрайняя ненависть. Она быстро совладала с собой и вновь обратилась к нему по имени:
– Пит, я прекрасно понимаю, что завтра умру…
– Да кому ты нужна, соплячка!..
– Заткнись! – Она тяжело дышала. После нескольких дней голодовки крик давался с трудом. – Пит… – Очень трудно было говорить ровным, спокойным голосом с человеком, искалечившим ей жизнь. – Этот парень не должен погибнуть.
– У тебя бред, ласточка. Надо покушать.
– Обещай мне, что он останется жив. Это моя последняя просьба. Ты обязан ее выполнить.
– Я никому ничего не обязан, а ты начиталась каких-то старых романов о благородных разбойниках…
– Обещай мне. Криворотый! завопила она, пнув поднос со всем его содержимым, да так ловко, что не остался целым ни один бьющийся прибор. – Обещай мне, сука!
Она бросилась было к нему, но он предупредил попытку вцепиться ногтями ему в лицо, перехватил руку девушки и вывернул ее назад. Вбежавшие охранники оттащили пленницу обратно к дивану.
– Обещай мне! Слышишь? А иначе… – Настя недоговорила свое условие, потому что ей залепили пластырем рот.
– Вот и ладушки! – произнес он любимое словцо, зачем-то подмигнул ей, а потом приказал охранникам:
– Принесите новый завтрак! И не забудьте снять эту штуку! – усмехнувшись, он указал на собственный рот.
Федор приехал к Балуеву домой в назначенный час. Геннадий Сергеевич оказался не один. Он провел его в гостиную, где в широком мягком кресле восседал Мишкольц. Шеф листал какой-то заграничный журнал и поприветствовал вошедшего кивком головы. Федор сразу обратил внимание на маленький кожаный саквояж, стоявший перед Мишкольцем на журнальном столике.
– Это твой, – пояснил Балуев. Федор щелкнул замком. Саквояж был набит пачками долларов.
