– Кто его знает… На морде не написано, а штука в руках подозрительная…
– Должен по морде разбирать, сука! – ударил обоими кулаками по трухлявому столу босс, так что клуб пыли взвился к потолку. – На хрена я плачу тебе? Чтоб ты на жопе сидел в коридоре?
Отчитав как следует охранника, он принялся за Федора:
– А ты что, голуба, телефон мой забыл? Я даже людей предупредить не могу о твоем приходе. Считай, легко отделался. Был бы Вася потрезвей, задал бы тебе жару! Он добрый становится, как выпьет. Что не позвонил-то?
В это время в кабинет внесли пачки долларов, собранные в коридоре услужливыми подчиненными, и вопрос Карпиди остался без ответа. Деньги он ловко сгреб в выдвижной ящик стола и запер его на ключ.
– А пересчитывать не будете? – запел жалобную песню Федор.
– В банке пересчитают, голуба. Я времени не трачу на такие пустяки.
Можешь спокойно ехать домой и – бай-бай.
– Как ехать домой? А расписку вы мне не вернете? – У Федора даже перехватило дыхание от такой наглости.
– Расписку? – сыграл удивление Поликарп, выкатив вперед нижнюю губу. – С распиской придется обождать, голуба. Я сначала должен отчитаться перед своими ребятами на кругу. Я ведь давал тебе деньги из общей кассы.
– А как же договор с Владимиром Евгеньевичем?
– Кто это? Ах, Володя! И что с того, дорогуша? Зачем ты сюда приплел Мишкольца?Да, мы с ним договаривались, что ты сегодня принесешь деньги, но, что я тут же верну расписку, об этом ни слова!
– В таком случае, напишите мне расписку в получении от меня денег, воспользовался Федор советом Балуева.
– В таком случае, голуба, ты идешь на х…! Поликарп никогда и никому не давал расписок! – заорал гробовщик так, что даже портрет матери задрожал на стене, не говоря уже о Федоре, у которого все внутри перевернулось.
Ему нельзя было ехать сюда одному! Не зря так расстраивался Геннадий Сергеевич – он предвидел что-то подобное.
– Чего ты ждешь? Иди! – Поликарп указал ему на дверь вездесущим жирным пальцем.
– Я никуда не уйду, пока… – начал Федор, но телефонный звонок перебил его.
Рассвирепевший Поликарп крикнул в трубку:
– Да! – собираясь вылить на кого-то свой гнев, но тут же размяк и расплылся в обворожительной улыбке. – Володенька! Дорогой! Сколько лет, сколько зим! А у меня тут твой человечек!
Мишкольц на другом конце провода терпеливо выслушал восторженные приветствия Карпиди и без эмоций сказал:
– Я тоже рад тебя слышать. Надеюсь, мой человечек тебя не сильно утомил? Дай-ка ему трубку, если не сочтешь за труд.
Федор ухватился за нее, как за палочку-выручалочку, и даже дрожь в коленях прошла. Владимир Евгеньевич, как всегда, был немногословен.
– Он деньги посчитал?
– Нет.
– Расписку отдал?
– Нет.
– Новую расписку написал?
– Нет.
– Передай ему трубку. Федор повиновался.
– Послушай, Поликарп, ты не помнишь, какой сегодня день недели? – издалека начал Мишкольц.
– Пятница. Через пятнадцать минут наступит суббота. У тебя что, нет под рукой календаря?
– Я хочу тебе напомнить, что еврейская суббота наступает в пятницу, после заката солнца.
– Поздравляю…
– А это значит, – не обратив внимания на поздравление, продолжал Мишкольц, – что, по нашим законам, я не имею права сегодня говорить о делах. В этот день я обычно поручаю мои дела самым верным друзьям. И, представь себе, ни разу еще не ошибся.
– Завидую…
– Так вот, сегодня я поручаю их тебе, дорогой, и надеюсь завтра, на закате солнца, когда закончится святая суббота, поблагодарить за оказанную услугу.
Мишкольц разыграл любимую карту гробовщика, которого хлебом не корми, дай только поразглаголь- ствовать о мужской дружбе и взаимовыручке. К тому же Карпиди слыл в определенных кругах стойким интернационалистом. Ему, например, принадлежало такое высказывание: «Армяне – тоже люди». Или: «Я с детства любил евреев!»
– Хорошо, Володенька! – с воодушевлением откликнулся он. – Кушай спокойно фаршированную рыбу и думай о светлом. Я не подвожу своих друзей!
Дальнейшее происходило, как в немом, убыстренном фильме. Ни слова не говоря. Поликарп вынул из кармана ключ от выдвижного ящика, куда несколько минут назад спрятал деньги, уверенным движением руки отпер его, пошарил внутри, достал измятую пожелтевшую бумажку, в которой Федор сразу признал свою расписку, и швырнул ее на пол. Парень не выказал себя ни гордецом, ни задетым за живое аристократом. Нагнулся. Поднял скомканный листок и вылетел из проклятой конуры, пожелав «спокойной ночи».
Во дворе его обшарили голодные собачьи глаза. «Даже дворняги в этом месте похожи на шакалов!»
С утра сегодня не заладилось у Карпиди, с того самого разговора в машине с этим долговязым ментом. Пит не оправдал надежд. Решил снюхаться с Мишколь-цем и Шалуном. Что ж, посмотрим, кто кого.
Телефонный разговор с Криворотым состоялся еще До прихода Федора.
Поликарп весь день ждал звонка, но бывшая шестерка не желал поздравить его, босса, с приездом в город, с возвращеньицем. «Нет ничего глупее, когда шестерки становятся боссами!» – сказал себе Поликарп и набрал номер Пита.
– Я тебе посоветовал, голуба, не суетиться, но не настолько, чтобы забыть отца родного.
– В гробу я видел такого отца! – с ходу бросился в атаку Пит. Это был самый верный способ преодоления страха.
– А вот грубить я тебя никогда не учил, мой мальчик. Тем более грубить старшим.
– Знаешь, где у меня твои нравоучения?..
– То-то и видно. Не туда пошло. Жаль. Очень жаль. Я всегда тебя считал послушным мальчиком.
– Ты выражаешься, как старая блядь! Нам не о чем толковать и нечего делить!
– Ошибаешься. Своим восхождением ты обязан мне, и только мне!
– С какой стати? Не хочешь ли ты сказать, что довел Стара до сумасшествия? Или ты стоял рядом и намыливал ему петлю?
– Стоял и намыливал, – подтвердил Поликарп, – в переносном, разумеется, смысле. Я медленно, но верно расчищал тебе путь.
– То же самое могу сказать о себе. Только я еще при этом рисковал жизнью. Так что, считай, мы квиты.
– А девочку для чего держишь взаперти? – перевел разговор в другое русло Поликарп.
– Тебе какое дело? Я ведь не интересуюсь твоими девочками из «Андромахи», которые убивают моих людей?
– Это ты брось, голуба. Мои девочки не имеют никакого отношения к убийствам, а вот подросшее чадо председателя Овчинникова кокнуло моего человека, и хоть бы хны! А ты держишь ее взаперти, будто нет больше охотников до этой лапочки! Не жадничай, дай хотя бы пощупать! Надо же знать, из чего она сделана!
– Она тебе не по зубам, Поликарп. Сломаешь последние! Девочка слишком много знает о нас с тобой, и ты захочешь ее не только пощупать. Ты ее упустил пять лет назад, гладил по головке во время поминок,
