гонорар за эту пробежку и перечисленные повреждения. Двоюродному брату Синуххета, пьянчуге Пинему, недавно проломили череп, и все потому, что тот был нетверд на ногах, когда улепетывал от разгневанных работодателей. Давно он говорил Пинему, что пить надо меньше, особенно то пойло из пальмовых выжимок, отвратительную дешевку, которую потреблял Пинем. Пить надо меньше, а смотреть под ноги и следить за обстановкой — больше.
Подумав это, парасхит Синуххет тотчас же навернулся через что-то, буквально прыгнувшее ему под ноги, и со всего размаху растянулся на земле, окутываясь клубами удушливой мелкой пыли и надсадно кашляя. Его угораздило упасть не в грязь (что было бы куда мягче), а на одну из сухих проплешин на берегу великой реки. О боги! Птах, Хатор и мудрый Тот! Что за гадость подвернулась ему под ноги? Камень? Большая кочка?
Плодотворно порассуждать на эту тему ему не привелось. Верзила и храмовый прислужник Рахотеп настигли его и стали дубасить ногами и подручными средствами. Последнему отдавалось предпочтение. Синуххет, который никак не мог взять в толк, как же его так угораздило грохнуться оземь, только охал.
При всей своеобразности его зрения он не мог разглядеть предмет, послуживший причиной всех несчастий. Преграда полежала в пыли, потом откуда-то повалил густой дым, от земли вытянулись длинные синеватые искры, и на пятачке, где с трудом поместилась бы упитанная свинья, оказались четверо мужчин. Вповалку. Некоторое время четверка даже не могла принять вертикального положения, настолько перепутались ноги и руки этих компактно совмещенных индивидов. Из смешения тел торчали… чья-то рыжая борода, чьи-то трусы в цветочек, а венчала общее великолепие группы волосатая рука с вытатуированным якорем и надписью «Колян с Балтики».
Первым поднялся счастливый обладатель рыжей бороды. Он вытер со лба крупные капли пота, а потом принялся активно шарить рукой по собственным бокам.
— А где мой молот? — спросил он.
— Он под моим коленом, — пыхтя, отозвался Афанасьев.
— Он же висел у меня на поясе!
Знал бы великодушный Эллер, какие страдания причинил его злополучный молот ни в чем не повинному парасхиту!
— У меня тоже наушники от плеера в ушах торчали, а теперь чуть ли не в заднице, — неделикатно буркнул Колян Ковалев. — Это… типа… Альдаир, то есть Александр Сергеич, а где мои брюки? Я же был в брюках, а теперь одни трусы остались и полрубашки. А правый рукав на х… начисто пропал!!
— А у меня обувь исчезла, — сообщил Афанасьев. — Я в босоножках был, думал, что они сойдут за древнеегипетские сандалии.
— Волны реки времени поглотили ваши презренные вещи, — снисходительно отозвался белокурый Альдаир. — Возможно, они вырвутся и всплывут где-нибудь по течению в иных веках. Убери с меня свои зловонные чресла!! — рявкнул он на Коляна, взгромоздившего свой зад на могучее плечо диона. — Червь!!!
— Зловонные… — недовольно пробормотал Колян. — Тут так перекрутило, что мало не покажется. Зловонные! Я, между прочим, каждый день душ принимаю, в отличие от некоторых! И туалетная вода у меня типа из Парижу!
— Коля, не надо о Париже, — тихо попросил Афанасьев, который уже завидел свалку в нескольких шагах от них. Рахотеп и верзила с дубиной продолжали увлеченно молотить несчастного парасхита, не замечая вновь прибывших. — Не надо о Париже. До основания местечка Лютеция, ставшего Парижем, осталось подождать каких-то пятнадцать веков… а мы приехали сюда вовсе не за этим.
Колян Ковалев проворчал что-то недовольное и стал крутить головой по сторонам.
— Ого!! Пирамиды! — заорал он, приседая. — Только какие-то они странные! Вон та, здоровая, Хеопсова, что ли… она тут какая-то белая, с золотым наконечником! Я ж когда был в Египте, видел! Там они не такие!
— Ну конечно, — многомудро подтвердил Афанасьев, поправляя свое театральное одеяние, — они тут в таком виде, в каком пребывали до разграбления и обветшания. Их построили-то совсем недавно, полтора тысячелетия назад, а не как в наше время — три с половиной!
Неугомонный Ковалев вынул мобильный телефон.
— Нет приема, — сообщил он. — Да, похоже, в Древнем Египте не знали, что такое роуминг. Эге! — воскликнул он. — А древнеегипетские пацаны тоже, я смотрю, конкретные! Особенно вон тот, лысый, с дубиной. Какого-то чмондрика мутузят. Эй, пацаны! — непонятно на что рассчитывая, на чистом русском языке обратился он к ним. — Погодите, потом своему лоху разбор устроите. Мы сюда, значит, прикатили по делу. Нам нужен…
— Колян, да ты че!
— Главный еврей. Его Моисеем погоняют. Где его тут можно найти?
— Колян!!
— А че Колян, че Колян? — проворчал брателло. — Все тип-топ. Видишь, они просекли, что мы тут. Вишь как смотрят.
Смотрели египтяне действительно дико. Оливковые их глаза расширились и выкатились до пределов, положенных им природой. На смуглой коже пятнами проступила бледность. Альдаир протянул к ним руку, и по телам египтян прокатилась крупная волна дрожи. Они запрокинули свои обритые головы к небу, а лежащий на земле парасхит Синуххет поджал под себя измазанные кровью ноги и мелко трясся. Альдаир положил руку на голову Жене Афанасьеву, а потом Коляну Ковалеву. Резкая боль клином вошла в российские мозги, и вдруг Альдаир вздрогнул всем своим монументальным корпусом и начал заваливаться назад. Колян едва успел его подхватить, но вряд ли удержал бы, если бы не помощь Эллера. Весил белокурый дион как хороший боров.
— Отходняк, — пояснил Эллер, давно уже освоивший русский разговорный язык, — мы с ним теперь по силе, как вы. А то и меньше. Нужно отдохнуть. Зато вы, мужики, знаете теперь древнеегипетский.
— Понятно, — сказал Афанасьев, — Альдаир скачал. Прямо из мозгов, как из Интернета, и нам потом перекинул.
