5-го В.-С. стрелкового полковник Третьяков.
14-го — полковник Савицкий.
15-го — полковник Грязнов.
25-го — подполковники: Некрашевич, Поклад.
27-го — полковник Петруша.
28-го полковник Мурман.
Командир минной роты подполковник Бородатов.
Командир 2-й батареи 7-го В.-С. стрелкового дивизиона Швиндт.
Остальных не помню.
В плен пожелали идти:
Комендант крепости генерал-лейтенант Смирнов.
Командир крепостной артиллерии генерал-майор Белый и большинство его офицеров.
Командир 26-го полка полковник Семенов и большинство его офицеров.
Командир саперной роты подполковник Жеребцов.
Командир телеграфной роты подполковник Глоба и все его офицеры.
Командиры артиллерийских дивизионов полковники Ирман и князь Мехмандаров и большинство офицеров полевой артиллерии.
Генерал-лейтенанты Фок и Никитин.
Кроме того, много пошло в плен и офицеров флота.
Все войска наши проходили мимо японских офицеров, которые их выстраивали, точно пересчитывали и направляли по дороге в г. Дальний.
Офицеры, желающие ехать в Россию, входили в особую палатку, над которой стояла надпись «Место клятвы», и расписывались на разложенных там листах.
На заголовке листов было написано:
«Мы, нижеподписавшиеся, объявляем под клятвой не поднимать оружия и не действовать никаким способом против интересов Японии до самого конца настоящей войны».
Около проволочного заграждения, в ворота которого дефилировали наши войска, стояла кучка японских офицеров и солдат.
Никаких воинских почестей японские войска нам не отдавали. Такое пренебрежение действовало на всех нас самым угнетающим образом.
К стыду нашему, никто из нашего начальства не знал точно численности гарнизона крепости. Все мы потому с нетерпением ждали, когда японцы нас пересчитают и сообщат нам, наконец, точную его цифру.
Вообще приходится сознаться, что насколько точно и определенно было все расписано и распределено у японцев, настолько у нас во всем царила полная бестолковщина. Чем занято было наше начальство и штабы, никто не знал.
Могу сказать только одно, что если и происходили какие-нибудь задержки и недоразумения, то исключительно по вине нашего же начальства.
Нужно заметить, что количество пленных нижних чинов стало значительно больше того количества, которое значилось в частях по последним спискам. Происходило это оттого, что всех больных и раненых мало-мальски поправившихся велено было выписать из госпиталей и отправить в свои части. Эти несчастные, полубольные, едва державшиеся на ногах, рвались теперь попасть в свои роты, чтобы в плену находиться в близком кругу своих боевых товарищей.
Кроме того, выползли на свет Божий и те, которые всю осаду преспокойно отсидели в разных «пещерах» и «блиндажах». Теперь, когда всякая опасность миновала, они, конечно, всячески стремились протиснуться вперед и первыми уйти в г. Дальний.
Сегодня, после множества хлопот и суеты, японцы нас, наконец, пересчитали, переписали и приняли. Это было уже под вечер. На ночь японцы нас отправили в одну из ближайших деревень. В этой-то разрушенной деревушке нам, маленькой группе офицеров, и пришлось переночевать.
Единственная уцелевшая фанза (изба) была занята японским майором и его офицерами.
Мы начали роптать.
К нам вышел маленький подвижный японский офицер, который довольно прилично говорил по- французски и по-немецки.
Я обратился к нему и объяснил ему причину нашего недовольства.
Офицер тотчас же вызвал нескольких японских солдат, которые тут же начали из досок и циновок строить нам шалаш, несмотря на то что мы сами имели в эшелоне целую роту саперов.
Через каких-нибудь полчаса шалаш был готов, и мы, «побежденные», разлеглись в нем на ночевку.
Тот же офицер попросил сообщить ему сведения о количестве нижних чинов и офицеров и выдал нам провизию: галеты, мясные консервы, прекрасный буковый уголь для костров и овес для лошадей.
Офицерам в виде особого внимания было принесено 5 бутылок рома и 6 бутылок виски.
Немного спустя ко мне пришел опять тот же японский офицер и сказал, что он готов всем нашим солдатам выдать на ночь циновки, но с тем условием, чтобы их ему потом вернули.
Дело в том, что прошлой ночью войска наши, ночевавшие на этом же месте, сожгли все выданные им циновки, а между тем их так трудно здесь достать, да и в обыкновенное время каждая из них стоит около 50 копеек.
Я спросил начальников отдельных частей, могут ли они поручиться, что солдаты их не растеряют и не сожгут циновки и тем не введут японцев в лишние расходы.
Наши командиры ответили отрицательно, и нашим солдатикам так и пришлось ночевать на сырой земле.
Расположившись в нашей палатке, мы затащили к нам японского офицерика поужинать и выпить.
Исполнив все свои служебные обязанности, маленький японец залез, наконец, хихикая, к нам в палатку. Поднося ему рюмку за рюмкой, мы, наконец, напоили нашего победителя. Нашелся среди нас капитан Р., говоривший немного по-японски, который и начал рассказывать веселые анекдоты на японском языке, от которых маленький японец прямо помирал со смеху.
Капитан Р., между прочим, показал японцу чудные золотые часы с массой брелков и с веселой картинкой под нижней крышкой.
Японец был в восторге и хохотал до упаду. Дорогая вещь, однако, произвела на него, по-видимому, сильное впечатление. Обернувшись ко мне, он сказал по-немецки, что был бы очень доволен, если бы русские офицеры подарили ему что-нибудь на память.
После обсуждения этого вопроса компания решила отцепить у капитана Р. один из его бесчисленных брелков и подарить, японцу. Это было тотчас исполнено, и японец получил на память золотой складной карандаш, чем и был страшно доволен.
Я от него получил визитную карточку (...).
Этот японский капитан, по его словам, несколько раз участвовал в сражениях, был ранен под Высокой горой в сентябрьских штурмах, затем ездил в Японию лечиться, после этого штурмовал наши позиции на Малой Голубиной бухте в декабре и, наконец, на днях должен был выступить со своим полком к Мукдену.
Из его слов выяснилось, между прочим, что под Артуром до последней минуты было сосредоточено для ведения осады более сорока тысяч японских войск.
Большинство этих войск под командой генерала Ноги должны были на днях выступить на север.
Все встали рано.
Наскоро закусив, мы собрались в дальнейший путь.
Любезность и услужливость японцев и на этот раз нам помогли. Они взяли часть наших вещей на своих вьючных лошадей и вызвались доставить все это до станции железной дороги.
Мы тронулись в путь.
Часть офицеров шла пешком, часть ехала в своих экипажах.
День был отличный. Было так тепло, что многие шли, расстегнув пальто.
