раскидать хочет, – буркнул себе под нос Рабинович, а вслух сказал:
– Это хорошо. Что же, читай, благородная воительница, свою погребальную речь. – Да, уже пора, – кивнула головой Ингвина и заговорила нараспев:
– Вот и настала последняя минута прощания с человеком, чье благочестие было известно за многие километры вокруг. Он был праведником и никому не желал зла, поэтому прошу я господа бога нашего, Иисуса Христа... Мамочки! – Воительница так вытаращила глаза, словно пыталась рассмотреть свой вышедший из-под контроля язык. Несколько секунд мы тоже оторопело смотрели на нее, но девица быстро взяла себя в руки и попробовала начать по новой. И опять получилось что-то явно не то.
– Хари Кришна, хари Рама! – завопила она и тут же зажала себе рот обоими руками. Из глаз воительницы были готовы брызнуть настоящие женские слезы. Но, к моему величайшему сожалению, ледышка не растаяла. Она лишь плотно стиснула зубы и, почти не раскрывая рта, пробормотала:
– Один, заклинаю тебя именем твоей матери Бестлы и твоего предка Бури, прими сего доблестного воителя в дом своих сынов. Накорми, напои и выдели подобающее ему место. – Удовлетворенно кивнув головой, девушка продолжила, Уже громче:
– Ибо умер благородный Хрюмир, как и подобает воину, от меча. И свидетелями его достойной смерти были, без сомнения, благородные Сеннинг Робинсен, Победитель етунов (ага, у Сени новая кличка!), Ивар Жомовсен, Железный кулак (башка у него железная!) и Анддаль Поповсен, Разрыватель чудовищ (уж, если он чего и 'Разрыватель', то только туалетной бумаги!). О чем они и готовы, о Повелитель воинов, свидетельствовать пред тобою.
– Ага! Только дай до тебя добраться, – вновь буркнул себе под нос Рабинович, а вслух сказал:
– Аминь! А теперь пойдемте в дом и помянем усопшего, чем Один послал.
В этот момент все отвернулись от пепелища и я смотрел на него один, не в силах оторвать взгляда от завораживающего танца языков пламени, единственным недостатком которых был их цвет – огненно- рыжий, в тон шевелюре ненавистного мне Дядюшки Лиса! И может быть, от того, что я подумал об этом лживом бандите, или просто из-за усталости глаз, но в этот момент я увидел совершенно отчетливо над костром, в клубах дыма, самодовольно ухмыляющуюся морду Хрюмира. Клянусь мозговой косточкой, что спрятана у меня в отделе! Поминальный ужин по отбывшему в Вальгаллу Хрюмиру был пересыщен песнями, плясками и пошлыми бородатыми анекдотами в исполнении бесподобного Вани Жомова. То есть проходил строго в соответствии с обычаями викингов. Причем ближе к его окончанию я заметил наличие некоего разделения труда. Жомов, как я уже говорил, травил анекдоты, но при этом умудрялся без остановки пить хрюмировскую бражку и не закусывать. Андрюша, наоборот, поглощал запасы карлика с необыкновенной быстротой, изредка подбрасывая съедобные куски нам с Юрынычем. Поначалу он и от Вани не отставал в поглощении выпивки, но под конец, почувствовав, что третий раз проносит кусок мяса мимо рта, решил сбавить обороты. А мой Сеня в меру ел, в меру пил, но совсем без меры пожирал глазами смазливую валькирию.
Помимо этих занятий, Рабинович успевал быть галантным кавалером. Едва пустел бокал у Ингвины, как он тут же вновь наполнял его. Уж не знаю, чего Сеня хотел этим добиться, но дамочка пила медовуху, как верблюд воду. При этом она почти не пьянела и внимания на галантного кавалера обращала не больше, чем слон на подковы работы Левши. Воинствующая дикарка весело хохотала над теми плоскими Ваниными анекдотами, которые не содержали специфических для нашего времени терминов, пыталась (вынужден признать, довольно мелодично!) подпевать Попову, видимо, от сильного перегрева затянувшего древний хит юных сборщиков утиля 'Взвейтесь кострами, синие ночи'. И вообще, вела себя так, будто нас с Рабиновичем и вовсе не существует. Ну не стерва ли она после этого?! Мой Сеня с каждой секундой чернел от злости, становился мрачнее тучи и, перестав спаивать Ингвину, принялся за себя. Это занятие у него закончилось куда более успешно, чем предыдущее, и довольно скоро Рабинович дошел до кондиции. То есть принялся прикалываться над всеми тремя собутыльниками сразу. Сеня бы и от семерых торговок отбрехался, а тут ему противостояли всего-навсего Ваня Жомов, все чувство юмоРа которого сводилось к фразе 'а в рыло?', да Андрюша Попов, окончательно утративший к тому времени спо-бность ворочать языком. А когда в обмен остротами тупила Ингвина, мой Рабинович, добившись наконец внимания (а именно этого он и хотел), резко сменил тему. – Слушай, Ингвиночка, а ты разве знаешь ту даму, у которой мы позаимствовали яблоки? – невинным голосом поинтересовался он. – Конечно. Это же прекрасная Идунн! – удивилась серости Рабиновича Ингвина. – Она владелица молодильных яблок, а именно от них зависит, будут асы стареть или нет.
– Так, значит, ты знала, что за фруктики мы собираемся тискать, и все равно молчала? – попытался влезть в разговор Жомов, но Сеня сунул ему в руки ушат с медовухой, и Ивар-Железный кулак надолго заткнулся. – Да нет, не знала я, – возмутилась воительница. – Идунн должна была сидеть в Асгарде, в палатах рядом с Чертогом радости. Но, видимо, чье-то предательство привело Идунн в жилище этого проклятого Тьяццы. Чтоб ему Нидхегг ногу откусил! Кстати, благородный Робинсен, в жизни не видела я столь страшных ударов, что нанес ты своим диковинным мечом этому мерзкому етуну. Разве что Дающий дары смог бы ударить сильнее. И очень благородным выглядит то, что ты позволил ему надеть кольчугу. Хотя, по-моему, с этими черными отродьями Имира можно и не проявлять благородства.
– Ну, мне показалось нечестным прибить этого задохлого карлика таким подлым способом, – скромно потупил очи Рабинович. – Он же не мог знать моей истинной силы...
Вот уж это был полный перебор! Услышав последние Сенины слова, я подавился куском мяса, чего сo мной не случалось с раннего детства. Рабинович же на мои хрипы и кашель не обратил никакого внимания, полностью поглощенный своей сосулькой. Хозяин называется! И помереть бы мне следом за Хрюмиром, да Горыныч спас, принявшись молотить по моей спине всеми тремя головами одновременно. Премного благодарен ему за это!
– Спасибо в пасть не положишь. Лучше поменьше ерунды обо мне рассказывай, – буркнул Ахтармерз и вновь отполз поближе к кормушке. То бишь Андрюше Попову, который к тому времени уже ронял абсолютно все куски мяса на пол, а сам, думая, что кладет их в рот, усиленно двигал челюстями. В общем, ближе к полуночи набрались все изрядно. Может быть, все так и уснули бы за столом, если бы не Ингвина. Похоже, наша воительница прекрасно знала свою норму и, решительно отодвинув очередной бокал с медовухой, заявила, что идет спать. Сеня попытался устроиться с ней рядом, аргументируя это тем, что в доме Хрюмира поразительно мало кроватей (где ты хоть одну из них увидел, идиот!). На мое удивление, девушка против такой перспективы не возражала. Однако, завалившись на связку шкур, тут же положила между собой и Рабиновичем меч.
Если кому-то непонятно, что означает этот обычай, то поясню. Стальное оружие в постели между между мужчиной и женщиной говорит о том, что дамочка полностью полагается на благородство своего временного соседа по спальному месту.
А в случае каких-либо поползновений со стороны Сени на Ингвинину непорочность он тут же подвергнется непременной кастрации. Рабинович все понял без слов и, кротко вздохнув, поднялся со шкур. Он уложил уже спящего Попова на лавку, загнал спать Жомова, никак не желавшего оторваться от жбана с выпивкой, и лишь тогда вернулся к Ингвине, крайне благочестиво пристроившись на самом краешке шкур.
Мы с Горынычем улеглись у них в ногах. Я хоть и не перестал неприязненно воспринимать всевозможные выхлопы этой многокамерной керосинки, но шкуры были самым мягким местом вокруг. А в шкурах водились блохи, которые дохли от одного только вида Горыныча, не говоря уже о его запахе. Вот и пришлось мне пожертвовать временной утратой нюха ради возможности хоть раз нормально, по-собачьи, выспаться.
Я уже задремал, как вдруг почувствовал рядом с собой шевеление. Удивляясь, кому это не спится, я приоткрыл один глаз и сделал этот как раз вовремя, чтобы увидеть, как Сеня Рабинович устраивает Ахтармерзу побудку путем изъятия его из шкур за все три шейных отростка. Застыв от удивления, я даже забыл открыть второй глаз.
– Так, рептилия многомудрая, – зашипел на дракона Сеня. – А теперь рассказывай мне, что ты еще скрыл от моих друзей?! – Пфу-уф, – прошипел Горыныч, что, видимо, оз начало: 'Отпусти, гад, мне дышать нечем!' Как ни странно, но Рабинович это понял.
– Между прочим, цивилизованные диалоги таким образом не ведутся, плаксиво пробормотал Ахтармерз. – И не скрываю я ничего такого, что вас непосредственно касалось бы. Просто дело в том, что своим
