головы, те четверо суток. Я даже уважать себя стала меньше. И знаешь, с тех пор меня преследует один и тот же ужасный сон. Как будто я свалилась в пустой белый плавательный бассейн с такими высокими стенками, что невозможно выбраться. В нем включена подсветка и светло, как на сцене. А на дне, на кафельной плитке, шесть безобразных одинаковых змей, и они все ползут ко мне. Я убегаю и пытаюсь спрятаться от них, а они стараются меня окружить. Я кричу, зову на помощь и вдруг вижу, что стенки бассейна начинают приближаться ко мне, он становится все меньше и меньше. И я понимаю, что сейчас змеи меня настигнут. Бассейн все сужается, а змеи все растут... Я с визгом просыпаюсь, дрожащая и вся в холодном поту. Обними меня, Трев, покрепче. Прошу тебя.
Ее била дрожь. Интересно, подумал я, искренна она сейчас или опять играет. Несколько минут спустя она успокоилась и, отстранившись от меня, откинула рукой волосы со лба и с застенчивой полуулыбкой спросила:
– А ты ведь меня не хочешь, правда? Я это почувствовала. Твои руки... Ты обнимал меня так нежно... прямо по-отечески и как-то отстраненно. Господи, конечно, кто же хочет такую потаскуху!
– Не в этом дело.
– А в чем же? Милый мой, ты совсем не похож на других.
– Ну, если уж начистоту, пожалуй, фотографии здесь тоже сыграли какую-то роль. Мужчине нужна иллюзия безраздельного обладания, хотя бы и временного. Так мне кажется. Ну, а по большому счету скажем так – я не охотник за призами.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Как бы тебе понятнее объяснить... Каждый лихой американский мальчишка гоняет на велосипеде, выпустив руль из рук, вовсю старается превзойти в чем-нибудь своих сверстников и получает всякие значки за свои достижения и ложится спать с мечтами о какой-либо знаменитости. И некоторые так и не взрослеют, вот и все. Мое время увлечения знаменитостями прошло. Из своего велосипеда я тоже вырос. Ли. Ты и сейчас чувствуешь себя в свете юпитеров. Декорации – огромная гостеприимная кровать и прелестная героиня в брючках в обтяжку. А мне предназначена коротенькая роль героя-любовника. Так что, я думаю, идти на поводу у своего влечения мне не стоит. Это все равно что учиться танцевать у своей старшей сестры. Она все время руководит, раздраженно бросая мелкие замечания, вслух считает и портит этим музыку. А потом покровительственно шлепнет и скажет, что ты вел себя хорошо.
Видно, я попал в яблочко, потому что на какое-то мгновение кроткое трогательное существо превратилось в разъяренного демона. Однако, быстро справившись с собой, фурия снова стала ангелом с обезоруживающей улыбкой, столь знакомой мне по кинофильмам.
– Господи ты Боже мой, Макги, а вы и правда странный тип! Значит, не хотите меня в качестве награды, да?
– Нет, если это не станет для нас чем-то большим. Ли.
– Имеете в виду настоящую любовь?
– Я имею в виду взаимопонимание, привязанность и уважение друг к другу. Можете над этим поиронизировать, если вам угодно. Отправиться в постель – самое примитивное, что могут сделать двое, и это даже потраченного времени не стоит. Я не видел выражения ее лица после этой моей тирады, потому что она отвернулась и, пройдясь по комнате, села в большое кресло, подтянув колени к подбородку. Задумчиво оглядев меня, она приложила пальчик к своему маленькому носику.
– Мистер Макги, не могли бы мы с вами в следующий раз встретиться в Дейтоне лет этак пятнадцать назад?
– Сейчас, только запишу, мисс Дин.
– А то за это время жизнь меня слишком уж потрепала.
– Это не столь важно.
– Сами же говорили об уважении.
– Знаете, когда вы порой вдруг выходите из роли и перестаете шпарить репликами из старых фильмов, тогда личность, которая проглядывает из-за снятой на миг маски, может вызвать уважение.
– Было бы забавно, если бы мы подружились. У меня совсем нет подруг и всего два друга. Я нежно их люблю. Им обоим слегка за шестьдесят. А мужчины вашего возраста не годятся для дружбы.
– Может быть, мы когда-нибудь и станем друзьями, Ли, а сейчас лучше заняться делом. Эти снимки придется забрать с собой. – Но как только я взял их со стола, она тут же выпрыгнула из кресла, метнулась ко мне и схватила конверт. Я позволил ей вырвать его у меня из рук и спокойно сказал: – Или вы во всем будете доверять мне. Ли, или я прямо сейчас брошу это дело. Снимки помогут мне получить нужную информацию.
Она долго смотрела на меня, напряженно и испытующе, потом выпустила конверт из рук.
– Никогда бы не подумала, что позволю кому-либо смотреть на них. Трев, вы будете предельно осторожны?
– Да.
– Завтра я пришлю с Дэной деньги на расходы.
– Прекрасно.
– Еще раз прошу вас, будьте осторожны! Если снимки попадут кому-либо в руки, моей карьере конец. А это единственное, что у меня есть.
На ее глазах заблестели слезы, одна слезинка медленно скатилась по щеке. Какая-то она была ненатуральная, словно гример подскочил на съемочную площадку и закапал ей пипеткой глицерин в глаза. Может, они и вправду ненастоящие? Наверняка она научилась вызывать у себя слезы при первом желании и плакать так, чтобы не портить свою милую мордашку.
– Будьте и вы осторожны. Ли. Тон этой записки создает впечатление, что сексуально озабоченный тип решил стать мечом Господним и покарать грешницу. Позаботьтесь о надежной защите на этой неделе в Майами.
Подойдя со мной к двери, она вцепилась в мою руку и быстро поцеловала меня, нежно и доверчиво, словно дитя, потом прошла со мной по коридору, отыскала Дэну Хольтцер, которая печатала на машинке в маленькой комнатке, и перепоручила меня ее заботам. Дэна поднялась из-за стола, мы вместе с ней спустились по лестнице и вышли на улицу к ожидавшему там лимузину. Я заметил, что она бросила быстрый и настороженный взгляд на конверт в моих руках, и уловил выражение осуждения на ее лице.
Шофера звали Мартин. Она велела ему отвезти туда, куда я пожелаю. Было начало шестого. Попросив шофера остановиться у ближайшего телефона, я позвонил Гейбу Марчману в Лодердейл и сказал, что у меня проблема. Он живо ответил, что можно приехать со своей проблемой прямо сейчас.
Повинуясь одному из тех предчувствий, которые порой спасают нам жизнь, хотя доказать это никак нельзя, я попросил Мартина высадить меня в деловой части города, вошел в большую аптеку с одного входа, вышел из другого и взял такси.
Гейб Марчман был великим военным фотографом. Его имя можно встретить на мастерских снимках, сделанных в Корее. Разорвавшейся миной ему начисто оторвало обе ноги. Поправляясь на Гавайях, он познакомился с очень богатой и очень красивой девушкой китайско-гавайского происхождения по имени Дорис и женился на ней. Гейб похож на подпиленного Авраама Линкольна. Ходит на костылях. У них шестеро детей. Лишенный прежней подвижности, он занялся другим аспектом фотографии. Его одна из самых полно оснащенных частных лабораторий на Юге занимает флигель, по размерам почти не уступающий его жилому дому. Он экспериментирует, а также выполняет разные сложные заказы за крупные вознаграждения. Угрюмый человечек, которого тем не менее обожают все, кто с ним знаком.
Дорис, округлившаяся в ожидании очередного ребенка, отправила меня в лабораторию. При моем появлении Гейб что-то проворчал в знак приветствия. Я сказал, что хочу как можно больше узнать об имеющихся у меня фотографиях. Включив поярче свет, Гейб переместил свое тело на табуретку и разложил на рабочем столе в ряд все двенадцать снимков. По его реакции, а вернее, по ее отсутствию, можно было подумать, что я принес ему фотографии щенят или садовых цветов.
– Что ты знаешь о них? – спросил он. – Чисто технически.
– Они были сделаны полтора года назад в Калифорнии на 35-миллиметровой пленке. Заинтересованное лицо считает, что единственное место, откуда их можно было сделать, располагалось ярдах в ста, но это только прикидки. Моя клиентка видела другой комплект фотографий чуть больше года назад, кадры были те же, но эти снимки вроде бы более серые и нечеткие.
