Катарина МАСЕТТИ
ПАРЕНЬ С СОСЕДНЕЙ МОГИЛЫ
1
Попробуйте взглянуть на мир моими глазами!
Глазами жёлчной вдовы, ведущей нездоровый в эмоциональном отношении образ жизни. Кто знает, до чего я дойду к следующему полнолунию?
Вы же читали Стивена Кинга?
Я сижу на вытертой темно-зеленой скамье у могилы своего мужа и думаю о том, как меня раздражает его надгробный памятник.
На небольшой строгой плите выбита лаконичная надпись (рубленым шрифтом): «Эрьян Валлин». Памятник скромный, если не сказать непритязательный, — каким был и сам Эрьян. Он его и выбрал, оставив соответствующие указания в фонусовском «Белом архиве» [1]
Уже одно это чего стоит. Эрьян ведь не болел и, по идее, не должен был готовиться к смерти.
Я прекрасно знаю, что он хотел сказать этим памятником: «Смерть — естественная часть круговорота природы». Эрьян был биологом.
Спасибо, Эрьян, удружил так удружил…
Я бываю здесь несколько раз в неделю: по будням часто заглядываю в обеденный перерыв, в субботу- воскресенье тоже наведываюсь — хотя бы в один из дней. Если начинает моросить, я вытаскиваю пластиковый дождевик, который потом можно опять сложить и убрать в маленький пакет. Этот безобразный дождевик нашелся в мамином комоде. Многие посетители кладбища приносят с собой такие же.
Каждый раз я просиживаю тут не меньше часа — в надежде испытать наконец подлинное горе (мне кажется, если я очень постараюсь, у меня получится). Как ни парадоксально это звучит, мне было бы гораздо лучше, если б я чувствовала себя хуже. Если б я изводила платок за платком и при этом не поглядывала на себя со стороны, чтобы проверить, искренние у меня слезы или нет.
К сожалению, правда заключается в том, что половину проводимого на кладбище времени я только сержусь на Эрьяна. Предатель! Неужели не мог быть поосторожней? В остальное время я испытываю примерно такие же чувства, как ребенок, у которого умер двенадцатилетний попугайчик. Увы и ах.
Я тоскую по Эрьянову присутствию рядом, мне недостает самых будничных вещей. Никто больше не шелестит газетой на диване; когда я возвращаюсь с работы, в доме не пахнет кофе; калошница кажется пустой без его ботинок и резиновых сапог.
Теперь, если я не знаю имени бога солнца из двух букв, приходится гадать на кофейной гуще или пропускать в кроссворде это слово.
Вторая половина нашей двуспальной кровати всегда застелена.
Никто не станет беспокоиться, если я попаду под машину и не вернусь домой.
И вода в уборной больше не журчит, если ее не спускаю я сама.
Вот я и сижу на кладбище, скучая по шуму спускаемой воды. Weird enough for you, Stephen? [2]
Кладбищенская атмосфера превращает меня в заштатного репризного комика. Разумеется, юмор свидетельствует о вытеснении, о попытке заклинания духов, но я могу его себе позволить. Когда нечем занять голову, почему бы не покопаться в вытесненных мелочах?
И все же Эрьян не просто присутствовал рядом, у него была более важная роль: благодаря ему я знала, кто я такая. Мы раскрывали сущность друг друга, чему в первую очередь и служат брачные отношения.
А кто я теперь?
Определение моей сущности отдано на откуп чужому взгляду. Для одного я избиратель, для других — пешеход, налогоплательщик, потребитель культуры, рабочая сила или владелец квартиры… если не просто тело с сухой кожей, не самой большой грудью и подтекающими тампонами.
Разумеется, я по-прежнему могу определять себя через Эрьяна. Он оказывает мне эту услугу и посмертно. Если бы не Эрьян, я бы относилась к разряду «незамужних женщин старше тридцати» (такое выражение встретилось мне вчера в газете, отчего по спине побежали мурашки). Теперь же я «все еще молодая бездетная вдова». Уныло и трагично! Спасибо тебе, Эрьян!
Впрочем, меня гложет и чувство обиды. Я обижена на Эрьяна за его внезапную смерть.
У нас была куча планов на ближайшее и более отдаленное будущее! Начиная с байдарочного похода по Вермланду и кончая выгодной пенсионной страховкой для обоих.
Эрьян тоже наверняка обижен. Потратить столько усилий на все эти тай-чи, экологически чистый картофель и ненасыщенные жиры… И что получить взамен? — скалит желтые зубы заштатный комик.
Иногда я просто свирепею. Это несправедливо по отношению к тебе, Эрьян! Ты был такой умный, такой доброжелательный!
А иногда у меня между ногами начинается трепыханье (что неудивительно после пятимесячного воздержания). Тогда я чувствую себя некрофилкой.
На могиле по соседству с Эрьяновой стоит крайне вульгарный памятник белого мрамора. Каллиграфически выведенные золотом имена усопших, ангелочки, розочки, птички, ленты с изречениями и призванные настраивать на оптимистический лад коса и череп. Сама могила напоминает питомник — настолько она засажена цветами. Под камнем похоронены мужчина и женщина примерно одного года рождения, так что, очевидно, с подобным чрезмерным тщанием ухаживает за родителями кто-нибудь из детей.
Я впервые увидела этого человека несколько недель назад: парень моего возраста, в яркой спортивной куртке и кепке с наушниками. Кепка напоминает бейсболку, с надписью впереди: СОЮЗ ЛЕСОВЛАДЕЛЬЦЕВ. Парень рьяно копал и рыхлил почву под своими посадками.
На могиле Эрьяна не растет ничего. Скорее всего, он был бы категорически против розового куста: этот вид флоры не относится к кладбищенскому биотопу. А тысячелистник или таволгу при входе не купишь.
Лесовладелец появляется раз в несколько дней, около полудня, неизменно с новой рассадой и подкормкой для нее. Он гордится своими насаждениями так, словно могила — его садовый участок.
Когда мы столкнулись в последний раз, он тоже сел на скамью и исподволь поглядывал на меня… но так и не заговорил.
От него идет странный запах, а на левой руке отсутствуют два пальца.
2
Нет, у меня просто терпежу не хватает!
Какого черта она вечно торчит на кладбище?
Раньше всегда можно было привести в порядок могилу, а потом спокойненько посидеть на скамейке и додумать недодуманное, нащупать опору, которая поможет продержаться денек-другой. На усадьбе, где я верчусь как белка в колесе, думать невозможно. Если я не сосредоточен на том, чем заняты мои руки, обязательно происходит катастрофа (хотя бы маленькая), устранение которой отнимает целый день. К примеру, я наезжаю трактором на камень и повреждаю задний мост. Или корова отдавливает себе сосок, потому что я забыл надеть ей лифчик для поддержки вымени.
Походы на кладбище — единственная моя отдушина, но и там я не чувствую себя вправе сразу расслабиться. Обязательно надо сначала поработать лопатой и граблями, убраться, что-то посадить, и только потом можно сесть.
А теперь рядом сидит она.
Блёклая, как старый снимок, несколько лет провисевший в витрине фотоателье. Тусклые светлые волосы, бледное лицо, белёсые ресницы и брови, отвратительно темная или словно выцветшая одежда — вечно что-нибудь синее или бежевое. Какая-то вся из себя тусклая женщина. Не женщина, а позорище! Хоть бы подмазалась или нацепила какие-никакие побрякушки, чтоб было ясно: ей не все равно, что о ней думают окружающие. А ее блеклость говорит одно: плевать я хотела на ваше мнение, я вас даже не замечаю.
Мне нравится, когда женщина своей внешностью подначивает, словно говоря: смотри, что у меня есть!
