шестью. Он нашел у меня родинки, о которых я даже не подозревала, он может долго нюхать ногу под коленкой… или не сводить глаз с моего соска — словно никогда в жизни не видел сосков. Я иногда хохочу над этим, чем смущаю Бенни, но он тут же находится: это у него, дескать, профессиональная травма, привык смотреть коровам на вымя и прикидывать, сколько они дадут молока. А что он увлечен мной и получает от меня удовольствие, в этом сомневаться не приходится — как и в том, что он хочет доставить не меньшее удовольствие мне.
Когда Бенни приступил к экспедиционным вылазкам по моему телу, я в некотором замешательстве спросила, не решил ли он провести ему техосмотр. А все потому, что, неожиданно для себя, застеснялась и почувствовала себя донельзя глупо. Признаться, я даже не заметила, когда сама тоже начала изучать его тело. С той поры мы, разумеется, обнаружили друг у друга в два раза больше чувствительных мест, чем раньше, и моим рукам стало остро недоставать прикосновения к Бенни.
Иногда, взглянув на его губы и припомнив все места, где они успели побывать, я по-прежнему заливаюсь краской. И это я, которая привыкла рекомендовать постель — наряду с витаминами — исключительно как средство поддержания организма в тонусе…
30
Чаще всего наши свиданки происходят у меня, потому как мне трудней вырваться из дому, но бывает, что и я провожу вечер в ее квартире. Если честно, мне там жуть как неуютно. Стены — белые, коврики на полу — белые, немногочисленная мебель — вся на металлическом каркасе. Такое впечатление, будто попал в лечебное учреждение. Креветка готовит в кухне очередное крошево из овощей (от которого меня только пучит), а я жду, когда в комнату просунется голова и скажет: «Заходите, пожалуйста, доктор вас сейчас примет!»
По углам кадки с растениями — высотой под потолок. Может, эти фикусы ростом с молодую березку даже искусственные… я бы не удивился: вся обстановка квартиры стерильная, словно в ней живут тяжкие аллергики. Единственное яркое пятно — подаренный мною плакат. Он, прямо скажем, дурацкий, а потому я тронут, что она до сих пор не сняла его.
Что ли, поделиться с ней материными вышивками? Право, у меня их хватает. Мамаша лет пятьдесят делала по одной в неделю, большинство разошлось на подарки ко дню рождения друзьям и соседям. В деревне в какой дом ни зайди, на стене непременно сыщутся плоды ее прилежных трудов. И все равно у меня их столько, что можно пустить вместо обоев и еще останется: на чердаке целый сундук битком набит.
У Креветки нет даже телевизора. Об видео и говорить нечего. Так что я стараюсь не заваливаться к ней в гости, если будут передавать важный футбольный матч… Ей я про это, ясный перец, не рассказываю — в такие вечера мне «позарез нужно заняться бухгалтерией». Однажды она взяла и приехала без предупреждения, и вместо футбола пришлось, скрежеща зубами, разбирать завалы на отцовском секретере, где уже не помещались все бумаги. И мне дико повезло, что я занялся этим тогда: слишком много скопилось в куче Уведомлений о Превышении Кредита, угроз Предъявить Векселя и всякой всячины, начинавшейся словами «Оплатить до…» или «Невзирая на неоднократные напоминания…». Просидев чуть не до утра, я почти во всем разобрался и навел порядок. Не исключено, что Креветка, сама того не зная, служит моим ангелом-хранителем.
И вообще, грех жаловаться: ломать голову над кредитами по чековому счету, когда у тебя на коленях притулилась она и бесстыдно тебя использует, было потрясно! С такой подмогой недолго стать отменным счетоводом… Да и нас отнюдь не всегда хватает на полуночные игры в жмурки: мне ведь ни свет ни заря опять тащиться в хлев.
Я как-то спросил, почему она не заведет себе телевизор. У меня Креветка жадно смотрит всё, особенно рекламу. Ее любимые ролики — с толстыми младенцами, лопочущими о своих непромокаемых памперсах, и с девицами, рассуждающими о самых надежных прокладках так, будто только что обрели искупление бесценной кровью Агнца, аллилуйя! И вообще она пялится на все подряд, начиная от ток-шоу с жизнерадостными пенсионерами, собирающими коллекцию садовых гномов, и кончая триллерами, которые обязательно кончаются тем, что чья-нибудь машина валится с обрыва. Был случай, когда мы с Креветкой любились на ковре перед телевизором, а она одновременно смотрела «Пароходство» [17].
— Сам видишь, я не могу оторваться! — говорит она. — Таким людям нельзя иметь телевизор!
Не выносит Креветка только спорт. Стоит ей услышать музыкальную заставку к спортивной передаче, как она начинает досадливо стонать и лезет в цветастую сумку за томиком стихов. В этой сумке, которую она вечно таскает с собой, всегда найдется пара книжек.
Креветка и меня пытается любым способом отвлечь от спорта. Однажды я смотрел хоккейный матч между «Бьёрклёвеном» и «МуДу», так она в буквальном смысле слова насела на меня и я почти ничего не увидел, хотя не сводил глаз с экрана.
Иногда мы берем напрокат видеофильм. Вообще-то мы еще ни разу не брали один фильм, потому что никогда не можем договориться, какой устроит нас обоих. Так что берем два… и на моем фильме она достает свою проклятую книгу, а на ее — я засыпаю.
У деда была любимая фраза: кто-то подходит друг к другу, «как дерьмо к зеленым штанам». Это про нас. Но мне вовсе не хочется ставить точку. Пускай все идет своим чередом.
31
Иногда я спрашиваю Бенни, не захватить ли какую-нибудь книжку, если ему самому некогда заехать в библиотеку. На что он строит из себя косоглазого дурачка и отвечает: «Книги все одинаковые, прочел одну — считай, что прочел все, а одну я прочел еще в прошлом году!»
Иногда мне удается обмануть его в кино: он уже намылился пойти на сотую серию «Полицейской академии», а я тяну его в другую сторону и заталкиваю на «Пианино». Некоторое время он угрюмо смотрит фильм. Потом — с началом любовной сцены в джунглях — запускает руку мне между ног и не успокаивается, пока я не извиваюсь червяком в кресле.
— Сейчас мне ужасно не хватает спортивных новостей! — шипит он мне в ухо.
Когда мы выходим из кино, он орет так, что на нас оглядываются:
— Да не были люди раньше такими недотепами! Им хватало мозгов, чтобы выкопать нормальную гавань и не разбрасываться по берегу пианинами!
Один-единственный раз я затащила его с собой в театр — на мрачную авангардистскую пьесу о пустоте и одиночестве жизни в современном мегаполисе. На спектакле Бенни скрипел зубами… что было хорошо слышно в мертвой тишине зала.
— Очень клево! Такого удовольствия я не получал со времен «Ста одного далматинца», — вызывающе глядя на меня, громогласно объявил он в фойе.
— Ты нарочно меня злишь! — накидываюсь я на него в «Макдоналдсе», куда мы идем после спектакля. — Никто не держит тебя за идиота и не утверждает, что ты не в состоянии чего-то понять. Но почему ты не можешь признать, что у меня тоже есть свой мир, ничуть не хуже твоего? Я же не мелю всякий вздор о твоей дисковой бороне!
— Я же не заставляю тебя битых два часа глазеть на нее! — обиженно буркает он.
И мы умолкаем.
В отместку Бенни в ближайшее воскресенье тащит меня на действо под названием «Тракторная тяга». Гигантские тракторы, извергая в чистый осенний воздух синие дымы от дизельного топлива, соревнуются в перемещении тяжестей. Шум стоит чудовищный. Эрьян не иначе как разразился бы серией возмущенных статей. Я чувствую себя во всех отношениях паршиво. Бенни сдвинул на нос свою лесовладельческую кепку и, не обращая на меня внимания, обсуждает проблемы карбюраторов с приятелями в таких же кепках.
Потом мы едем домой и предаемся безудержной любви.
— Неужели это всё, что нас связывает? — жалуюсь я Мэрте.
— А тебе мало? — отвечает она.
Приятнее всего лежать в обнимку с Бенни после, когда страсти утихнут. Мы любим в таком расслабоне
