и издаст свои собственные.
Гербольд ничего не ответил. Пройдя несколько шагов, он сказал:
— К черту политику, будем заниматься чем-нибудь веселым.
Зильбер положил свою руку на плечо друга и сказал, что он старше всякого старика и о веселье думать не может.
— Это каким образом? — спросил, останавливаясь, Гербольд. — Извини, я тебя не понимаю, — тебе улыбается будущность: ты фаворит австрийского кардинала и всемогущего дома Фарнезе и вдруг задумал стариться и заниматься только печальным; что за чепуха?
— Нет, друг мой, не чепуха, — печально отвечал Зильбер, — в настоящее время я стою ближе к смерти, чем самый дряхлый старик, такова моя судьба!
Лицо Карла Гербольда сделалось серьезно.
— Ты, значит, задумал какое-нибудь рискованное предприятие? — сказал он, понизив голос.
— Да, друг мой, мое положение похоже на разбитый корабль, который носится без парусов по волнам во время бури. Едва ли мне удастся избегнуть опасности.
— Друг мой, в таком случае, почему же ты не хочешь прибегнуть к моей защите, моя жизнь и шпага принадлежат тебе.
— Спасибо, дорогой Карл! — вскричал кавалер Зильбер. — Я могу пригласить друга разделить со мной удовольствия, но ни в каком случае не имел бы духа вести его в тюрьму или на виселицу.
— Ты ошибаешься, Зильбер, — отвечал серьезно француз, — я с большим удовольствием разделю с тобой опасности, чем развлечения. Ты мне должен сказать, что ты задумал, и мы вместе рука об руку пойдем к намеченной цели.
— А если бы я тебе в этом отказал?
— Если бы ты мне в этом отказал, не скрою от тебя, мне было бы очень, очень неприятно.
— Хорошо, я тебе открою все и предоставлю самому судить, насколько для тебя удобно принять участие в деле, которое я задумал. Прежде всего, скажи, любишь ли ты Сикста?
— Какого Сикста, папу? — спросил удивленный молодой человек.
— Ну, конечно, папу, этого страшного льва, наследовавшего кроткой козочке.
— Я не могу любить человека, который не ставит ни во что жизнь своих подданных и в его царствование палач гораздо более работает в несколько месяцев, чем работал в продолжение двадцати предшествующих лет, такой правитель не в моем вкусе.
— Вот именно ему-то мы и объявили войну.
— Как, войну папе! — воскликнул, понижая голос, Гербольд, — да еще такому папе, как Сикст V, любимцу римской бедноты? Но вы все сумасшедшие. Подумай только об одном — папа имеет войско, да, кроме того, весь римский народ за него: при первом восстании народ разорвет в клочки всякого, кто пойдет против Сикста. Извини меня, но, по-моему, это просто сумасшествие.
— Если ты находишь, что это сумасшествие, в таком случае не будем говорить о нем, — холодно сказал Зильбер.
— Напротив, будем говорить, обсудим хладнокровно все! — отвечал, воодушевляясь, Карл. — Вы восстаете против человека, к ногам которого склоняются все сильные мира: короли, императоры, а потому стоит обсудить ваше предприятие.
— Зачем, если оно тебе кажется неудобоисполнимым?
— Таким языком не говорят с друзьями, — вскричал Карл. — Прежде всего, ты мне должен сказать, кто у вас стоит во главе заговора?
— Женщина.
— Женщина?! — переспросил Гербольд, расхохотавшись. — Ну, это сила, против которой ничто не устоит! Для того чтобы воевать с попом, нужна женщина. Ну, скажи же мне, эта синьора молода, красива? И, если не секрет, было бы интересно знать, кто она такая?
— Нет, не секрет, — отвечал серьезно Зильбер, — это моя мать.
— Твоя мать? Извини, я не знал… — отвечал сконфуженно Гербольд.
— Да, моя мать, герцогиня Юлия Фарнезе. У нас план весь готов. Лишь только подадут знак с Кампидолио к восстанию, все тюрьмы будут открыты, бандиты и гугеноты получат свободу, присоединятся к нам и будет провозглашена республика.
— Все это прекрасно, но вы забываете одну маленькую вещь.
— А именно?
— Черт возьми. Сикст будет защищаться и не отдастся вам в руки; повторяю, в его распоряжении войско, швейцарцы и все плебеи Рима.
— Сигнал будет подан большим колоколом Кампидолио, — сказал холодно Зильбер.
— Тем самым колоколом, который звонит о смерти папы?
Зильбер кивнул в знак согласия головой.
— Значит, вы предполагаете, что его святейшество в назначенный день должен отправиться к предкам?
— Да, предполагаем.
— Но помните, для этого важного предприятия необходимо иметь много сильных, а главное преданных людей.
— Успокойся, милый Гербольд, мы их имеем.
— Но кроме людей, надо еще иметь много денег.
— У моей матери они есть. Что бы ты сказал, — продолжал Зильбер, — если бы я движением моей ноги вызвал бы из-под земли сильных моих помощников?
— Я бы сказал, что ты, мой милый друг, с ума сошел.
— В таком случае смотри, — отвечал Зильбер, топнув несколько раз по земле. Вскоре после этого, близ Колизея, из развалин показалась фигура.
— К вашим услугам, синьор кавалер, что прикажете? — спросила она.
Гербольд не мог прийти в себя от изумления.
— Кто этот господин, точно выросший из земли?
— Ламберто Малатеста, — отвечал Зильбер.
— Мне очень приятно вас видеть, — сказал Гербольд бандиту, — я много слышал о вас.
— Вы здесь видите одного из наших предводителей, — продолжал Зильбер, — я полагаю, имя знаменитого Ламберто Малатесты может несколько гарантировать успех дела, правда ли?
— Без всякого сомнения, — отвечал Карл, — синьор Ламберто один стоит целого войска, с таким героем, как он, я готов напасть на самого испанского короля в его эскуриальском дворце.
— Вы слишком добры, синьор, — отвечал, улыбаясь, Ламберто, — но вы скоро увидите человека, перед которым мы все ничто.
— Едва ли придется увидать кого-нибудь, кто бы был храбрее знаменитого Малатесты.
Бандит снова поклонился и, повернув голову к колонне, тихо сказал:
— Пожалуйте, монсеньор.
Из-за колонны вышел кто-то завернутый в плащ.
— Монсеньор Ледигиер, — обратился к нему Ламберто, — с вами хотят познакомиться.
Услыхав это имя знаменитого защитника реформации, героя Франции, заставившего трепетать римскую курию, Карл Гербольд буквально не мог выговорить ни слова от удивления. Между тем Зильбер, сняв шляпу, почтительно преклонился перед Ледигиером и поцеловал его руку.
— Черт возьми, синьор кавалер, — вскричал, улыбаясь, старый гугенот, — римские попы сделали из меня дьявола, а вы произвели меня в святые.
— Вы для нас более чем святой, монсеньор, — отвечал Зильбер, — вы несокрушимая власть, восставшая против современного Вавилона.
— Но что же мы стоим, — сказал Ледигиер, — садитесь, господа, на эти камушки, поговорим.
Все уселись вокруг старика.
— Мне известно, что в доме герцогини было совещание, — начал Ледигиер, — не правда ли?
Малатеста и Зильбер утвердительно кивнули головами. Ледигиер продолжал.
— Кажется, был намечен и преемник Сикста V?
