дуба и никаких звуков, кроме неясного бормотания, не пропускали. В дальнем конце коридора показался кто-то из лакеев, и горничная отпрянула от дверей. Но не слишком расстроилась. Миской жирных щей да доброй чаркой любые тайны можно выудить. И горничная помчалась в людскую, чтобы сообщить новость. Графиня приняла бродяжку, выходит, дела и впрямь плохи!
– Что ты хотела мне сказать? – спросила графиня черницу и кивнула на стул: – Садись, в ногах правды нет.
– Премного благодарна, – старуха поклонилась ей и проковыляла к стулу. С трудом взгромоздилась на него, оперлась на клюку и закрыла глаза.
Графиня с недоумением уставилась на нее. Она что ж, спать сюда явилась? Но ничего не успела сказать. Старуха заговорила, не открывая глаз:
– Вижу, родная, вижу! Страшная беда настигла тебя! Страшный тать ломится в твои ворота, угрожает расправой! Страшный, с метой дьявола на роже, – старуха провела грязным пальцем по щеке, точно в том месте, где лицо барона располосовал ужасный шрам.
Графиня молча наблюдала за ней. Она не слишком верила подобным предсказательницам, но все же решила дослушать ее до конца.
Бабка неожиданно резво соскочила со стула и принялась описывать вокруг него круги, ударяя раз за разом о пол клюкой и приговаривая:
– Отступи страшный сон, отступи беда! Радость и ласка ходи сюда, страшный тать ходи туда, – она ткнула клюкой в сторону окна и три раз плюнула, бормоча при этом: – Изыди, сатана, сгинь, лукавый, пропади, окаянный!
Она вновь вернулась на свое место и застыла в той же позе с закрытыми глазами.
– Бабушка, – неожиданно робко окликнула ее графиня, – скажи...
Но бабка вдруг сорвалась со стула и принялась метаться по кабинету с поднятыми вверх руками. При этом она истошно вопила, как кликуша на паперти. Наташа даже подумала, уж не юродивая ли она?
– Огонь, огонь, вижу огонь! Злой тать крадется... Вижу, вижу... Факел горит... Дым... Огонь, огонь! Кровь! – Бабка уронила свою клюку, закрыла лицо руками, и ее плечи затряслись от горьких рыданий. Между всхлипами она умудрялась приговаривать: – Внучушка, лапушка, голубка ласковая, откройся бабушке, что тебя гложет? Нельзя горе в сердце носить, почернеет оно, как головешка. Беды-несчастья в одной упряжке ездиют, как от них ни убегай, все равно догонют. Откройся, сними печаль с лица! А я тебе скажу, откуда помощь придет. Только слушай бабушку, она тебе вреда не причинит.
Бабка вернулась на стул, села, не выпуская из рук клюки, и уставилась на Наташу своими необыкновенно голубыми глазами.
– Хорошо, – графиня помедлила секунду, думая, с чего начать. Она не слишком верила бабкиным побасенкам, но все-таки понимала, что должна перед кем-то высказаться, чтобы не сойти с ума. – Ты права, бабушка, страшный тать с дьявольской меткой на лице стучится в мои ворота. И я уверена, что это от его руки сгорели три телятника и ни в чем не повинные телята. Погибли три моих сторожа, а один страдает сейчас от ожогов. Три семьи осиротели... – Она перевела дыхание. – Я не могу открыть, по какой причине он преследует меня, но поначалу он требовал от меня триста тысяч рублей золотом и в жены мою сестру Ксюшу. Я его выгнала, тогда ночью заполыхали телятники. А теперь... – она замолчала и закрыла лицо руками.
– А теперь? – требовательно выкрикнула бабка и пристукнула своей клюкой.
– Теперь, – графиня отняла руки от лица, глаза ее гневно сверкали, – теперь этот бастард, этот ублюдок настаивает, чтобы я вышла за него замуж, отписала доверенность на управление имением и позволила ему распоряжаться состоянием, иначе он угрожает украсть моего сына! Притом если я не выполню его требований, то потеряю Павлика навсегда!
Бабкины глаза потемнели от ярости. Она опять стукнула клюкой, прошептала что-то явно не боголепное и сплюнула на пол. Затем закрыла глаза и опять принялась кружить возле стула, приговаривая что-то похожее на заклинания.
«Какая она черница? – успела подумать Наташа. – Скорее ведунья или колдунья какая-то! Как бы еще хуже не получилось!»
Бабка внезапно остановилась и перекрестилась на образа. Это несколько успокоило графиню. Подруга дьявола вряд ли способна сотворить крестное знамение.
– Пройдет лихоманка, исчезнет беда! – сказала бабка тихо. – Исчезнет ворог поганый, сгинет в болоте. А тебя, девонька, ждет счастье великое. Сидит добрый молодец неподалеку, думу горькую думает, страдает, как голубь по голубице.
– Какой голубь? – растерялась графиня.
– Да не голубь, – старуха рассыпалась мелким, дробным смешком, – орел настоящий. Красавец, каких поискать! Высокий да усатый, а уж на лошадь вскочит, залюбуешься.
– Откуда ты все это знаешь? – Графиня с подозрением посмотрела на бабку. – Кто тебе рассказал?
– А мне и рассказывать не надо! – Бабка вытянула перед собой ладони. – Смотри, дрожат, так и у него душа дрожит, когда о тебе думает. А сердце стучит, – бабка несколько раз пристукнула клюкой, изображая, с какой частотой бьется сердце таинственного «орла», – ох, как стучит, как рвется к тебе, родная! Но ты не только возле дома заслоны выставила, ты свою душу на ключ замкнула. Откройся, доверься тому, кто к тебе всем сердцем и душой стремится, вместе с ним все беды одолеешь!
– Все понятно, – внезапно рассердилась графиня, – иди ужо, – и протянула бабке гривенник, но та отвела ее руку.
– Не гневи Вседержителя нашего! Я тебе глаза раскрыла, душу твою утешила, подобные дела никакой денежкой не оплатишь. Богу молись да мои слова не забывай, тогда все, что ни пожелаешь, исполнится.
Она перекрестила графиню и, еще больше согнувшись, словно приняла на свои плечи непосильную ношу, засеменила к двери. На пороге оглянулась и погрозила Наташе пальцем:
– Не забывай мои слова!
Наташа потрясенно смотрела ей вслед. Затем подошла к окну. Она не верила ни одному бабкиному слову. Старая наверняка посетила окрестные имения и нанизала слухи, как бусины на нитку. Графиня не понимала, что ее насторожило, а когда подошла к окну, небо опять было голубым, смех Ксении и Павлика не резал ей слух, а сердце перестала сжимать тоска. И она впервые за последние дни подумала, что барону ее не одолеть, даже в том случае, если ей придется расстаться с роскошью и богатством, титулом и «Антиком». Она найдет выход из положения. И разве это первое испытание в ее жизни?
Бабка тем временем спустилась в людскую. В темном, без окон коридоре, который отделял кухню от кладовых, ее поджидала Марфуша. То и дело озираясь по сторонам, она ухватила бабку за рукав и прошептала:
– Голубушка, скажи как на духу, позволит мне барыня с Евсеем обвенчаться али нет? Дюже она осерчала на нас, как бы не оженила его на Меланье. У нее мужик в прошлом годке утоп и детишки мал мала меньше. Барыня уже грозилась, что не позволит ему груши околачивать, и пока в Матуриху сослала, сараи строить. Того гляди, насовсем там оставит.
– Никуда твой Евсей не денется, – произнесла бабка задушевно, затем выпрямилась и обняла Марфу за плечи, – как отправила его барыня, так и назад призовет. Сыграете свадебку по осени, а пока по кустам не шмыгай, чтоб в подоле не принести. Тогда барыня точно Евсея на Меланье оженит, чтоб ее девок не портил.
– Ой, бабушка, – Марфуша закрыла лицо ладонями, – неужто правду говоришь?
– А с чего мне тебя, Марфуша, обманывать? – произнесла неожиданно бабка слишком знакомым горничной баском. – Я тебя обманывал когда-нибудь?
– Ай! – сказала горничная и уставилась в ужасе на бабку.
Та весело улыбалась и даже подмигнула ей.
– Господи! – вскрикнула Марфуша. – Барин! Откуда?
– Тихо! – приказал ей Аркадий. – Узнала, и слава богу. Только никому ни слова! Иначе все пропало!
– А барышня как же? – всполошилась Марфуша. – Ей-то можно сказать?
– Барышне обяжательно, – прошамкал, прямо-таки как беззубая старуха, Аркадий.
И он опять настолько преобразился, что Марфуша невольно вздрогнула и рассмеялась.
