Бесы Черного Городища

неподвижного, почти невменяемого истукана, не способного пошевелить ни одним членом. Через день-два сюда явится его опекун, тот самый нищий кузен из Курляндии, ничтожный человечишка, и все приберет к своим рукам – и дом, и угодья, и лесосеки, и склады, и верфи, где строятся баржи для перевозки леса...

Все прихватит это жадное отродье. А Александру, ублюдку, бастарду, незаконнорожденному, равно как и его малолетней сестре, достанутся в наследство горе и нищета. И все потому, что отец, поддавшись греховным соблазнам, не удосужился узаконить отношения с женщиной, которую, бесспорно, любил. Явно любил – и все же довел до могилы из-за ничтожной, корыстной девки, для которой он был всего лишь сытной кормушкой. И тем более странно, что он всегда подозрительно относился к подобным женщинам, никогда не был падок на лесть и не верил обещаниям. А тут – словно в омут бросился, прогнал жену, забыл о детях...

Александр быстро, не оглядываясь, миновал ступеньки крыльца и вошел в дом. Нянька, задыхаясь, едва поспевала следом.

Но не успели они сделать и десятка шагов, как раскрылись боковые двери и навстречу им вышла высокая статная девушка, белокурая, голубоглазая, с косой, уложенной вокруг головы короной. Она поправила на голове полушалок, вгляделась в сумрак. Он уже полностью окутал дом, но огни по какой-то причине пока не зажигали. И все же она разглядела все, что следовало разглядеть. Глаза ее радостно блеснули.

– Александр, Саша! – вскрикнула она и прижала руки к груди. – Вернулись?

– Настя? Ты ли это? – не менее радостно отозвался тот. – И вправду красавица стала!

– А я что говорила? – подала голос нянька. – Уже просватали, поди, нашу Настену! Через две недели свадьбу сыграем!

– За кого просватали? – Александр подошел к Насте вплотную и взял ее руки в свои. – Скажи, хорош ли собой жених? Любит ли тебя?

Девушка покраснела и потупилась.

– Скажете тоже, барин! Я его разок всего и видела, когда сватали.

– Дак ты его, батюшка, знаешь, жениха-то Настены. Корнилов Любим Ерофеевич, – встряла в их разговор нянька. – Тот, что делами на судоверфи заправляет. Мужик он самостоятельный, вдовец, не пьет совсем. Хорошим мужем будет, тем более что в семье у Насти, помимо ее да Федотки, еще семеро ртов. Так что выбирать ей не приходится.

– Так он же лет на тридцать, если не больше, старше ее? – изумился Александр. И опять посмотрел на девушку. – По своей воле за него идешь?

Настена пожала плечами, высвободила ладонь из его рук и прикрыла лицо краем полушалка.

Он оглянулся на няньку.

– Приведи мне сестру. А я здесь тебя подожду.

Нянька, беспрестанно оглядываясь, пока Александр гневно не сверкнул на нее глазами, направилась в двери, из которой вышла Настена, и затворила ее за собой.

Тогда молодой человек обнял девушку за плечи и привлек к себе.

– Что, забыла, – прошептал он, задыхаясь, – как за овином целовались? На старика меня променяла? А ведь клялась, что любишь. Забыла?

– Нет, не забыла! – Настя попыталась освободиться из его рук, но он держал ее крепко. И она проговорила, точно так же задыхаясь: – Сами меня забыли! И не попрощались даже, когда в город уезжали. Зачем вам бедная девушка? Посмеялись, поиграли – да из сердца, словно обувку с ноги уронили, выкинули! А за стариком плохо ли? Он меня беречь будет, наряжать, в город жить переберемся. Я ведь в нем, почитай, раз всего и побывала, а посмотреть ужас как хочется!

Лицо Александра исказилось.

– Что ж, дело твое! Любись со стариком, коли молодой тебе не мил.

– Вы что-то не то говорите, – торопливо зашептала Настена. Молодой человек наконец отпустил ее. И она отскочила от него и прижалась спиной к стене. Но продолжала говорить быстро, глотая слова: – Вы мне никогда ни словом, ни полусловом не обмолвились, что люба я вам. Вроде забавы вам было со мной за овином тискаться. Вы ж с Федоткой спорили, что я к вам бегать буду. Я после его спытала, а он врать не умеет, во всем мне признался. И попрощаться со мной забыли, потому что я в постелю к вам не легла. Не помните раззе? А как в окно ко мне пьяным лезли, тоже запамятовали? – Она судорожно перевела дыхание, закрыла лицо ладонями и попросила тихо: – Отпустите меня. Зачем я вам? У вас же невеста есть, я знаю.

– И правда, зачем? – Красивое лицо Александра на мгновение стянуло судорогой, отчего рот перекосился. – Ко мне в постель не захотела, так теперь к старичку под бочок подвалишься. Он тебя ладно тискать станет да синими губами облизывать. Попомнишь меня, да поздно будет! А не веришь, мою невесту спроси, кажется, так ты ее назвала? Тоже под богатого старичка легла, а молодые не нужны вам, потому как без гроша в кармане! Шлюхи... – Он грязно выругался.

Настя отняла руки от лица, в глазах ее стояли слезы. Она открыла рот, хотела, видно, что-то возразить, но в это мгновение отворились двери детской и из нее вышла нянька. Она держала за руку маленькую круглолицую девочку с двумя заплетенными на деревенский лад русыми косичками.

– Полюшка! – Молодой человек вмиг забыл о Настене, присел на корточки и протянул руки навстречу девочке. – Здравствуй, маленькая! Узнала меня?

Та испуганно уставилась на него и молча покачала головой. Нянька попыталась подтолкнуть ее в спину, но девочка вцепилась в ее руку, отвернулась от брата и, уткнувшись в нянькин подол лицом, захныкала.

– Ну вот! – сконфузился Александр. – Совсем я для нее чужой!

– Ничего, батюшка, – улыбнулась нянька и погладила девочку по голове, – привыкнет! – И, склонившись к ней, ласково сказала: – Полюшка, голубка, это братец твой, Сашенька! Подай ему ручку! – Но девочка отчаянно замотала головой и снова захныкала.

– Ладно, оставь ее, – огорченно сказал Александр. – Откуда ей меня помнить? Кроха совсем! Но все равно здесь я ее не оставлю! – И, не оглядываясь, направился в глубь коридора к лестнице, которая вела на второй этаж.

Глава 3

В спальне царил полумрак, потому что свет проникал только сквозь открытую дверь. Не замедляя шага, Александр подошел к окну и рывком раздвинул тяжелые шторы. Целое облако пыли взметнулось в воздух, и он не выдержал, несколько раз чихнул. Но в комнате стало заметно светлее.

Нянька в спальню не прошла. Барон, даже неподвижный, внушал ей чуть ли не священный страх, в былые времена она не смела подойти к нему ближе чем на пару саженей. И когда воспитанник окликнул ее, замахала руками.

– Что ты, что ты, голубчик! Я здесь, на пороге...

– Ну, гляди. – Он не стал настаивать, только спросил: – Почему дом запустили? Сплошное свинство развели!

– Знамо дело, – вздохнула нянька, – некому стало заправлять! Петр – тот больше по делам, с приказчиками на верфи выезжат али на лесосеки, а мамзелька до обеда в постели прохлаждалась да вино пила... – Она махнула рукой, громко высморкалась в большой носовой платок и деловито справилась: – Ждать тебя али сам дорогу найдешь?

– Найду. – Лицо Александра исказила неприятная гримаса. – Закрой дверь, у меня... к нему разговор!

И, не дожидаясь нянькиного ответа, шагнул к высокой и широкой кровати с натянутым над ней балдахином, когда-то розовым, а сейчас серым от многодневной пыли. Удерживали его четыре резных столба, к которым по бокам кровати прибили доски в дюйм толщиной. Вероятно, они должны были уберечь барона от падения, хотя казались столь же бесполезными, как и та палка, поручень, который прикрепили на уровне груди больного. При одном взгляде на человека, которого Александр считал своим отцом и изрядно побаивался, но вместе с тем уважал, он понял, что надежды на выздоровление нет никакой. Перед ним лежал на грязных, в потеках мочи простынях и издавал невыносимое зловоние тот, кто обесчестил себя и свой титул грязной связью, довел до смерти его мать, осиротил сестру, лишил его самого благосостояния и вверг в нищету.