проснулся. Тогда Виталий повернулся и, похоже, ободряюще, улыбнулся ей.
— Так-то будет лучше!
— Отчего лучше? — хмуро спросила она.
Но Виталий не ответил, просто подошел к двери и повернул ключ, запирая ее на замок. Затем обернулся к Лизе.
— Нам следует поговорить!
— Ты боишься, что я сбегу от твоих разговоров?
— Нет, не сбежишь, — сказал он тихо. Подошел и сел рядом с ней на кровать. Полез было в карман, Лиза догадалась: за зажигалкой, но спохватился и не достал ее.
— Да, я испугался, — сказал он, уставившись взглядом в пол. — Но не тебя, себя, в первую очередь. Я оказался не готов… Поверь, все эти дни я был страшно занят. Я вертелся, как белка в колесе. Я старался избавиться от чувства вины. Мне казалось, что я кого-то подвел, обманул, посмеялся… И все эти дни я не переставал думать о тебе. Нет, я не думал, как устроить твою судьбу, хотя, каюсь, я пытался найти твоих родственников. Но опять же не оттого, что хотел от тебя избавиться… Я хотел, чтобы ты почувствовала, что у тебя есть близкие люди, что ты нужна им. Потом понял, что это лишь повод в некотором роде оправдать себя, реабилитировать… — Виталий придвинулся совсем близко и взял ее руки в свои. — Прости, что говорю это, но каждую свободную минуту я вспоминал тебя, хотя вру, я вспоминал тебя даже тогда, когда это в принципе было невозможно. Если кто-то сумел бы проникнуть в мои мысли, он бы крайне удивился, какая там творилась каша. Вместо того, чтобы разбираться в условиях контракта, я сидел, тупо уставившись в бумаги, и представлял, что целую тебя, или… — он махнул рукой и обреченно произнес: — Или, или, или… Я мечтал, как пацан, очутиться с тобой в одной постели, и не смог переступить через свой страх. Второй раз уже опасно! Во второй раз ты дашь повод подумать… А готов ли ты к этому? И не повлечет ли за собой твой опрометчивый поступок более печальные последствия? Я размышлял, сопоставлял, анализировал твое и свое поведение, каждое из тех слов, что мы успели сказать друг другу… Всякий раз результат получался плачевный. И я снова подсчитывал, расставлял по полочкам, старался предугадать, но и в этом случае ничего хорошего не выходило, не получалось, не складывалось.
— Хороший же ты математик, — горько усмехнулась она, — не можешь свести концы с концами.
— Я их свел, — ответил он тихо. — Я тебя обманул. Я пришел сюда специально. Мне хотелось увидеть сына, но я понимал, если я не увижу тебя, эта ночь превратится в сплошной кошмар. Я буду лежать, пялиться в темноту, и представлять, что ты сейчас лежишь в своей постели, всего в десятке метров от меня, и мне ничего не стоит войти в твою комнату. Я мучился, подыскивал слова, которыми объясню свое появление, но все получилось проще простого. Я лишь слегка нажал на ручку, дверь отворилась, и я увидел тебя и Сашу. Ты даже не заметила, а я так долго стоял и смотрел, как Саша сосет твою грудь. И сердце мое зашлось от нежности. — Виталий прижал руку к сердцу. — Я не подозревал, что способен на подобные монологи. Ты молчишь, а я говорю, говорю, хочу заполнить пустоту, и не могу. Ты молчишь… Почему ты молчишь? Тебе неприятно то, что я говорю?
— Я молчу, потому что не знаю, что сказать, — Лиза покачала головой. — Мне никто и никогда не говорил подобных слов. Мне хочется плакать. Такое впечатление, что ты прощаешься со мной. Скоро Новый год, через несколько дней Саше исполнится год. Я перестану кормить его грудью, и стану ему не нужна…
И тогда он обнял ее. Тонкая сорочка была слишком ненадежной защитой от того жара, который исходил от него. Лиза почувствовала, как пересохли губы, что ей нечем дышать. Она лишь слабо вскрикнула, когда его губы буквально впились в ее рот. Не прикоснулись, не прильнули… Они у него дрожали, точно так же, как дрожали руки, стягивающие с нее рубашку. Впрочем, ее трясло не меньше.
— Сашу разбудим! — прошептала она встревожено, и тут же забыла об этом.
Кровать под ними ходила ходуном и грозила развалиться. Лиза не подозревала, что она может так скрипеть. А в почти отключившемся сознании промелькнула короткая мысль, что ее спальня над комнатой Зои, и та, вероятно, слышит, что в детской творится что-то невообразимое. Но мысль промелькнула и исчезла. Честно сказать, в такие мгновения немудрено забыть обо всем на свете…
Господи, что с ней происходило в эти минуты! Она обнимала Виталия за шею, мокрую от пота. Ее руки шарили по его спине, щипали ее, царапали и ласково гладили… Лиза в исступлении прижималась к нему всем телом и молила об одном, то ли вслух, то ли про себя:
— Еще! Еще! Еще!
А он столь же иступлено целовал ее тело, и так же задыхаясь, лихорадочно повторял:
— Сейчас! Сейчас! Сейчас!
Она думала, что это безумство — верх блаженства, верх тех ощущений, которые ей прежде удалось испытать, но в следующее мгновение чуть не потеряла сознание от ощущения небывалого восторга, того редкостного состояния, которое позволено испытать немногим, лишь искренне любящим друг друга людям. Подобные мгновения необычайно редки, как необычайна и исключительна сама любовь.
Некоторое время они лежали молча, прижавшись друг к другу. Наконец, Виталий мягко коснулся ее лба губами.
— Лиза, выходи за меня! Это глупо что-то объяснять. Судьба нас свела неслучайно. Ты же видишь, нам очень хорошо вдвоем.
Лиза напряглась и слегка отодвинулась.
— Что такое? — насторожился Виталий. — Ты против?
— Нет, — сказала она тихо, — не против. Но ты слишком плохо знаешь меня! Я не хочу, чтобы ты жалел о том, что взял меня в жены. Я думаю, следует подождать!
— Я не хочу ждать! — ответил он нетерпеливо. — Я не хочу красться в твою спальню, аки тать в нощи. Я хочу знать, что меня ждут, что меня любят…
— Я буду ждать! И днем, и ночью! И если ты, в конце концов, передумаешь, я тоже пойму…
— Ничего я не передумаю, — Виталий снова обнял ее и положил ладонь на ее грудь. — Знаешь, я собственник, и хочу, чтобы ты принадлежала не только Сашке, но и мне. — И склонившись к ее груди, лизнул ее сосок. — М-м, сладко как! — произнес он, улыбаясь и жмурясь, как кот. И тут же ухватил сосок губами и втянул его в рот.
Лиза застонала и обняла его за плечи, желая одного, чтобы не отпускать его вечно.
Виталий ушел под утро. Он так спешил миновать коридор, что не заметил приоткрытую дверь в комнату тещи. Зинаида Тимофеевна в четыре часа спускалась в столовую выпить кефиру. Она насторожилась, различив странный шум в детской. И когда, подкравшись ближе, поняла, что он означает, чуть не лишилась чувств от негодования. Она нажала рукой на дверную створку, но та не поддалась. Дверь была заперта, но из-за нее продолжали доноситься однозначно понятные звуки. Зинаида Тимофеевна забыла о кефире.
Некоторое время она в полной растерянности стояла возле детской, а затем обреченно махнула рукой и, сгорбившись, побрела в свою спальню. Там она долго не могла заснуть, пила валокардин, что-то шептала сизыми губами перед иконами, осеняла себя крестом, и даже зажгла свечу перед одной из них. Она узнала торопливые шаги Виталия, но впервые не бросилась в атаку, а, горестно покачав головой, осталась в своей комнате. То, чего она боялась, все равно случилось. Зинаида Тимофеевна проиграла, но, странное дело, восприняла это более спокойно, чем сама от себя ожидала.
Глава 18
— Прикольно! — сказала Катя, когда увидела, что отец завтракает со всеми. Она сразу почувствовала, что в доме что-то изменилось. Бабушка ковырялась в гренках со скорбным выражением лица, Зоя посматривала на нее с осуждением, но в этот раз все ее внимание было посвящено хозяину. Как же, впервые за долгое время вся семья собралась вместе! Катя подумала, что невольно причислила к семье Лизу, и ей не стало от этого плохо, как бывало прежде, когда она представляла кого-нибудь вместо мамы. Правда, Лиза никогда не занимала ее места, в смысле, не садилась на тот стул, где обычно сидела мама. Может, ее предупредила Зоя, или ей было удобно сидеть у окна. Кто знает, только ее вид перестал раздражать Катю. Конечно, она привыкла к ней. В Лизе обнаружилось много привлекательных сторон, к тому же ее взрослость совсем не отпугивала. Скорее, ее жизненный опыт и непосредственность стали тем катализатором, который ускорил их сближение. Катя обрела вдруг подругу, искреннюю, честную, которая не будет дуться по пустякам и мелочно завидовать, не предаст из-за дурацкой обиды, не станет ревновать к
