Ж. Вы говорите, что человек добрый. Но иногда он ловит вас и убивает.
Би. Мы знаем, что он убивает нас, чтобы взять на землю, вот почему мы на него за это не сердимся.
Ж. Фа, кажется, вы были очень поражены, когда узнали, что человек умирает?
Фа. Я не знал. Это меня очень огорчает.
Ж. Нас тоже. (Смех.)
Фа. Почему они смеются, Па?
Проф. Севилла. Чтобы забыть.
Фа. И ты, Па, тоже умрешь?
Проф. Севилла. Да.
Фа (смотрит на него с тоской). Это меня очень огорчает.
(Выражение глаз Фа поразило аудиторию, и наступила тишина, проникнутая настроением, довольно необычным для пресс-конференции.)
Ж. Би, я хотел бы вам задать еще один вопрос: если дельфины выбрасывались на берег, надеясь попасть в рай, почему они не выбрасываются все?
Би. Нужна смелость, чтобы умереть. Мы любим плавать, ловить рыбу, играть и ласкать друг друга,
Ж. Вы очень привязаны к Фа, не так ли?
Би. Да.
Ж. Что бы произошло, если бы у вас его отняли?
Би (в крайнем волнении). У меня отнимут Фа!
Проф. Севилла (встает), Я вас прошу, не задавайте подобного рода вопросов.
Ж. Би, я не говорил, что у вас собираются отнять Фа. Я только спросил у вас, что было бы, если бы у вас его отняли.
Би. Я умерла бы.
Ж. Как?
Проф. Севилла. Не задавайте таких вопросов.
Би. Я не стала бы ничего есть.
Проф. Севилла (с настойчивостью в голосе). Би, никто у тебя не отнимет Фа. Никогда. Это я, Па, говорю тебе!
Би. Это правда, Па?
Проф. Севилла. Это правда. (К аудитории.) Я хочу объяснить, почему я вмешался. Эмоциональная восприимчивость и воображение у дельфинов значительно живее, чем у нас. Кроме того, они не делают такого отчетливого различия, как мы, между реальным и возможным. Для них осознать возможность события или действительно пережить его — почти одно и то же. Вот почему нужно быть особенно внимательным. Вы можете задать вопросы, которые вы сочтете безобидными, но на самом деле они окажутся жестокими без всякой к тому надобности.
Ж. Я в отчаянии. Я не хотел расстраивать Би.
Ж. Разрешите мне задать вопрос, который, конечно, не будет жестоким. Фа, у французов есть поговорка: счастлив как рыба в воде. Что вы об этом думаете?
Фа. Я не рыба. Я китообразное животное. Сколько раз должен я это повторять? Вы видели когда-нибудь рыбий глаз? Он круглый и глупый. А теперь взгляните-ка на мой! (Фа поворачивает голову в сторону и хитро подмигивает аудитории. Все смеются.)
Ж. Я согласен, что у вас глаз не круглый и не глупый. Но мой вопрос не об этом. Ответьте, пожалуйста, счастливы ли вы в воде?
Фа. Без воды моя кожа очень быстро сохнет, и я не могу жить долго.
Ж. Вы отвечаете уклончиво. Я вас опрашиваю: счастливы ли вы в воде? Вы хотите дать мне ответ?
Проф. Севилла. Я вас прошу, не наседайте на него так. Дельфин не привык к такой агрессивности.
Ж. Почему он не хочет ответить на мой вопрос?
Фа. Я хочу ответить, но я не понимаю. Где я еще могу жить, кроме воды?
Ж. Фа, раз вы смотрите каждый день телевидение, я предполагаю, что вы не так уж несведущи в международных делах?
Лорример. Господа, я с сожалением должен вам сказать, что мы уже превысили на десять минут выделенное нам для этой пресс-конференции время. (Протесты.) Я напоминаю вам сказанное мною вначале: профессор Севилла полагает, что вспышки «молний», прожекторы и вопросы на этой пресс- конференции представляют собой тяжелое испытание для его воспитанников, и он считает, что нежелательно продолжать ее свыше часа.
Ж. Мистер Лорример, у меня еще три вопроса, позвольте мне их задать.
Лорример. Хорошо, задавайте ваши три вопроса, и они будут последними.
Ж. Фа, что вы думаете о Соединенных Штатах Америки?
Фа. Это самая богатая и самая могущественная страна в мире. Она защищает свободу и демократию. Американский образ жизни лучше всех других.
Ж. Что вы думаете о президенте Джонсоне?
Фа. Это добрый человек, который хочет мира.
Ж. Что вы думаете о Вьетнаме?
Фа. Оттуда нельзя уйти. Это означало бы поощрение агрессии.
Ж. В случае войны, Фа, взялись бы вы за оружие, чтобы сражаться за Соединенные Штаты?
Лорример. Это уже не три вопроса, а четыре. И если вы мне позволите, я сам отвечу на ваш четвертый вопрос. Фа не может взяться за оружие, потому что у него нет рук. (Смех.) Господа, я благодарю вас за ваше любезное внимание и предлагаю, чтобы мы все выразили свою благодарность профессору Севилле и его воспитанникам Фа и Би за их великолепные достижения. Поистине я горжусь тем, что был здесь вместе с ним, вместе с ними, вместе с вами в этот исторический день. (Длительные аплодисменты.)
В те дни, когда, подобно разорвавшейся бомбе, весть о состоявшейся 20 февраля пресс-конференции потрясла США, югославский философ Марко Ллепович находился в США по приглашению Калифорнийского университета и был поражен странным состоянием эйфории и возбуждения, царившим тогда в США, и так писал о нем одному из своих друзей, врачу в Сараево:
«С великими достоинствами американского народа уживаются, словно в противовес им, отдельные небольшие недостатки, среди которых я назову тенденцию к самодовольству (selfsatisfaction) и склонность к выпячиванию своей моральной правоты (righteousness). И то и другое в особенности заметно сейчас, когда читаешь газеты, слушаешь радио — и телепередачи, ведешь частные беседы. Самовосхваление достигает в настоящий момент той степени, до которой оно редко доходило даже в дни выдающихся успехов в космосе. Что касается до righteousness, то оно тоже приобретает самые неожиданные формы. Если попытаться сформулировать их как можно проще, то рассуждения сводятся примерно к следующему: „Если мы, американцы, первыми научили говорить дельфинов, то это произошло потому, что мы этого заслуживаем“.
Разумеется, установление полностью основанного на членораздельной речи общения с животным видом представляет собой факт величайшего значения, и американцы вправе этим гордиться. Но меня беспокоит то, что этот значительный научный прогресс, или, как они выражаются сами в историко-военных терминах, «это завоевание новой границы» (the conquest of a frontier), в их глазах дает им право претендовать на лидерство в мировом масштабе. Когда они говорят с вами об этом исключительном праве наперед, они охотно упоминают об огромных мечтах, которые они вкладывали (и только они один могли их вкладывать) в десятилетние опыты над дельфинами. Но одновременно сам факт успеха представляется им своего рода подарком всевышнего, который отметил таким путем наиболее достойный народ. Заставив говорить американских дельфинов, небо тем самым благословило Соединенные Штаты и утвердило их в той мировой миссии, которая, как они полагают, для них уготована.
Так обстоит дело в интеллектуальной среде, а на уровне несколько более низком с горечью и даже отвращением приходится констатировать, что этот сенсационный научный поворот в истории мира тотчас же сводится к разговорам о могуществе и возможной военной победе над другими странами. Шофер такси, который вез меня вчера в университет, заявил в самом же начале разговора: «Теперь, когда наши дельфины говорят, я готов поспорить с вами на десять долларов, что ни одна из этих проклятых русских
