таким же, каким был. Но когда камень ударил, когда он погружался, когда распространялась рябь, микроскопические организмы в пруду изменились. Но ненадолго. Камень коснулся дна, пруд снова затих. Все кончено, и крошечные жизни такие же, как раньше.
Она спокойно ответила, ощущая прозрачную ясность сознания:
— Вы хотите сказать, Ю Чин, что убийство моего мужа — такой камень!
Он продолжал, как будто не слышал:
— Но есть жизнь внутри жизни, и над жизнью, и под жизнью — насколько мы знаем жизнь. И то, что произошло с крошечными существами в пруду, могли ощутить те, что под и над ними. Жизнь — это пузырь, в котором еще много пузырей, мы их не видим, и пузырь, который мы знаем, сам по себе лишь часть большего пузыря, который мы также не видим. Но иногда мы воспринимаем эти меньшие пузыри, ощущаем красоту больших, чувствуем свое родство с меньшими… и иногда меньшая жизнь касается нашей, и тогда мы говорим о демонах… а когда нас касается большая жизнь, мы называем это небесным вдохновением, ангелом, говорящим нашими губами…
Она прервала, по-прежнему ощущая кристальную ясность мысли:
— Я поняла вас. Убийство Мартина — это камень. Он уйдет вместе с рябью… но он потревожил некий пруд, внутри которого меньшие пруды. Ну, хорошо, и что же?
Он ответил:
— В этом мире есть места, где занавес между нашим миром и другими мирами тонок. «Они» могут войти. Почему это так, я не знаю… но я знаю, что это так. Древние узнавали такие места. Они называли тех, кто незримо живет в таких местах, genii locorum — буквально духи места. Эта гора, этот храм — такое место. Поэтому я и живу здесь.
Она сказала:
— Вы имеет в виду лису, которую я видела на ступенях. Женщину, которая появилась на месте лисы и свела тибетца с ума. Лису, которую я попросила о мести и назвала сестрой. Женщину, которая прошептала мне, что я получу возможность отмстить, и которая назвала меня сестрой. Ну, хорошо, и что же?
Он ответил:
— Это правда. Убийство твоего мужа послужило камнем. Нужно подождать, пока уляжется рябь. Но это место… и это время… и теперь рябь не может улечься, пока…
И снова она прервала, новая мысль мелькнула в ее мозгу, как отражения солнца от камней на дне пруда.
— Я отвергла своего Бога. Существует он или нет, но я открылась этим другим жизням. И сделала это там и тогда, где и когда эти другие жизни могут проявиться. Я принимаю это. И опять-таки — и что же?
Он сказал:
— У тебя сильный дух, дочь моя.
Она с оттенком иронии ответила:
— Оставаясь в темноте, до своего пробуждения, я как будто слышала разговор двоих, Ю Чин. Один голос был ваш, а другой — женщины-лисы, которая назвала меня сестрой. Она обещала спокойствие. Что ж, оно у меня есть. И обладая этим спокойствием, я такая же нечеловеческая, как ее голос. Скажите мне, Ю Чин, вы, кого мой муж называл хозяином иллюзий, эта женщина на ступенях — одна из ваших иллюзий, а ее голос — тоже иллюзия? Исходит ли это спокойствие от нее или от вас? Я не ребенок и знаю, что вам легко было бы это сделать — с помощью наркотика и или просто вашей волей, пока я лежала беспомощно.
Он сказал:
— Дочь моя, если это иллюзии, они не мои. И если это иллюзии, то и я, как ты, подвержен им.
Она спросила:
— Вы тоже видели — «ее»?
Он ответил:
— И ее сестер. Много раз.
Она проницательно сказала:
— Но это не доказывает, что она реальна. Она могли пройти от вашего мозга в мой.
Он не ответил. Она резко спросила:
— Я буду жить?
Он без колебаний сказал:
— Нет.
Она немного подумала, глядя на щупальца ив и веревки глициний. Прошептала:
— Я не просила счастья, но она дала мне спокойствие. не просила жизни, так что она дала мне… месть. Но меня больше не интересует и месть.
Он серьезно ответил:
— Это неважно. Ты столкнулась с другой жизнью. Ты просила и получила обещание. Рябь на пруде не уляжется, пока обещание не будет выполнено.
Она обдумывала это, глядя на конические холмы. Рассмеялась.
— Они похожи на большие каменные шляпы с широкими полями. Интересно, какое под ними лицо.
Он спросил:
