— Дурак твой Грабарь.
— Может быть, Иосиф Виссарионович, пресечь? — Лаврентий Павлович коротко рубанул воздух рукой.-
Одним махом?
— Нет! — Сталин долго думал, наморщив узкий лоб. — Отказывать нэ будем. Но притормози пока. Интересно, что у него на уме? Зачем? Вот что, Лаврентий, надо послать к нему человека, — вождь усмехнулся. — Мастера на все руки по восточным делам. Есть у тебя такой?
— Не один, товарищ Сталин.
— И чтобы с документами умел работать, в архивах.
Рыться! Копать!
— «Косой» подойдет, — сказал Берия и быстро, возбуждаясь, облизал плотоядные губы.
— Надо, Лаврентий, выяснить в логове этого Рериха две веши. И там — будем решать.
Палач номер один Советского Союза вынул из папки блокнот, раскрыл его, вооружился ручкой «Паркер» с золотым пером:
— Я слушаю, Иосиф Виссарионович.
— Пиши.
8 апреля 1946 года Индия. Кулу. Раннее утро
Николай Константинович, как всегда, работал в своей мастерской — его трудовой день начинался с первыми лучами солнца.
Появилась Елена Ивановна, озабоченная.
— Доброе утро, Николя!
— Доброе, доброе. — Он, оторвавшись от мольберта, взглянул на жену. — Что случилось, дорогая?
— Ничего не случилось. Так… Вчера поздно вечером… Ты уже спал, не стали будить, приехал Орясов. Журналист.
— А! Олег Владимирович! Наш связной с Россией. И что же? Я ему всегда рад.
— Я тоже. Приехал не один. С ним молодой человек, выпускник московского историко-архивного института. Зовут его Сашей Валаевым, он бурят из Читы. Пишет дипломную работу по архивным источникам об Алара Калама…
— Об учителе Будды? — изумился живописец.
— Представь себе! И вот… Привез его Орясов, с рекомендательным письмом от ректора института, с официальным ходатайством наркомата просвещения взять этого Бадаева на несколько месяцев… Чтобы мы позволили ему поработать в наших архивах, вообще помогли…
— Так ведь это замечательно, Лада!
— Замечательно… Только одно меня… настораживает. Почему бы сначала не получить наше согласие? Что за спешка? Бесцеремонность какая-то!
— Наверно, ты права. Отчасти… Но пойми: мы им не можем отказать!
— Что верно, то верно…
— Где этот студент?
— За дверью. Ждет. — Елена Ивановна наконец улыбнулась. — Он тебя ужасно боится.
— Так проси!
Через минуту в мастерской появился молодой человек лет двадцати трех, коренастый, смуглый, с приветливым круглым лицом восточного типа; левый глаз немного косил, но как бы уплывающий в сторону взгляд его ничуть не портил, наоборот, московский гость от этого застенчивого взгляда казался беззащитным, неуклюжим.
— Здравствуйте, Николай Константинович!
— Здравствуйте! Здравствуйте! Проходите! Сядем у этого столика. Обратите внимание, юноша, какой отсюда открывается вид на Гималаи.
— Потрясающий вид!
Саша Бадаев сразу понравился живописцу.
Их первая беседа продолжалась больше часа, студент обнаружил просто блестящие познания в области, в которой ему предстояло работать в архивах, над источниками, да к тому же знал три восточных языка — тибетский, китайский, хинди!
— Ну а что же, Саша, вас интересует, кроме буддизма?
— О! Многое! Спорт. Я альпинист, первый разряд. И еще…— Студент историко-архивного института засмеялся; у него были великолепные ровные зубы снежной белизны. — Я, Николай Константинович, закончил в Чите, представьте себе, кулинарный техникум и до сих пор люблю приготовить себе и друзьям что-нибудь вкусненькое. А еще люблю цветы, садовые. V моей бабушки цветник!..
— Вот и прекрасно, Саша. Будете, при желании, помогать нашему садовнику. У нас цветов — море. А повар научит вас стряпать всякие индийские экзотические блюда. Вернетесь в Москву…
— Значит, вы меня берете?
— Берем, берем обязательно.
— Ура-а-а! — Саша Валаев захлопал в ладоши, при этом левый его глазик мило косил.
Право, совсем еще ребенок.
14 ноября 1946 года
Москва. Кремль. Кабинет Сталина. Поздний вечер
Вождь в сером кителе, застегнутом на все пуговицы, сидит за письменным столом, вытянув короткие кривые ноги в мягких сапогах. Непроницаем. Смотрит на дверь.
Появился Поскребышев.
— В передней Берия, Иосиф Виссарионович.
— Зовы, Саша.
Лаврентий Павлович почти бежит к столу, чуть-чуть приседая, и оказывается, у него бабья фигура с толстым задом.
— Садысь, Лаврентий. И сразу к делу. Выкладывай!
— Накопал-таки «Косой»! Вот! — Перед Сталиным ложится на стол лист бумаги.
— Точная копия. Обнаружил в папках с документами об их Трансгималайской экспедиции. Обратите внимание на заголовок и увеличение масштаба.
— Вижу! — Дыхание Сталина участилось. — Молчи! Сталин читает: «От Нагчу до (предположительно)
Шамбалы. Масштаб увеличен в 50 раз».
На фрагменте полевой военной карты квадрат, захватывающий города Нагчу, Лхасу и озеро Тенгри между ними. Извилистая линия красным карандашом идет через значки, обозначающие горы, потом — безымянную реку (направление на юго-восток), потом резко поворачивает на восток — через горы, далее по распадку между двух хребтов, через равнинную возвышенность. Красная линия упирается в поперечный горный хребет, пересекает его. И — красная окружность. Запись: «Где-то здесь. Дойти! Дойти!»
— Там…— хрипло шепчет Сталин. — Там Шамбала.
— Но они не дошли? — решается подать голос Берия.
— Не дошли! Кто-то помешал. А мы — дойдем! — В глазах вождя пылает зеленый пожар. — Вот что, Лаврентий… Он по-прежнему собирается вернуться?
— Да. Рерих упрям.
— Надо поддержать его в этом упрямстве. Сделайте навстречу нэсколько шагов. Самых первых. Пусть надеется и ждет. Мы подумаем. — Сталин умолкает надолго. Сует в рот пустую трубку, шумно тянет через нее воздух. — Может быть… Может быть… Но, Лаврентий, есть второй вопрос к твоему «Косому»…
— Он работает. Иосиф Виссарионович, он очень старательный. Он из моего золотого фонда. Просил об одном: не торопить.
— Молодэц! Основательный работник. Мы тоже нэ торопимся. Это товарищ Рерих торопится. Подождем.
17 июля 1947 года
Москва. Кремль. Кабинет Сталина
Ночь. Напольные часы показывают четверть третьего.
