экстренных случаях…— опять «Хозяин» надолго замолчал. — И позвольте, Борис Пэтрович, последний вопрос, несколько деликатный.
— Пожалуйста.
— Откуда у вас шрам на щеке?
— След дуэли. Еще в юнкерском училище.
— Не поделили с соперником даму? Ночной гость промолчал.
— Интэрэсно, — как бы самому себе задал вопрос «Хозяин», — современная медицина может бесследно убрать такой шрам со щеки?
— Шрам мой, я с ним сжился. В некотором роде — воспоминание…
«Хозяин», казалось, не слышал этих слов. Он поднялся с кресла, сунул трубку в карман пиджака.
— Что же, Борис Пэтрович… Все мы с вами решили. И… Не согласитесь ли разделить со мной скромный поздний ужин? Скрепим бокалом вина начало нашего сотрудничества.
— Спасибо, Иосиф Виссарионович, с благодарностью принимаю ваше предложение.
Часа через два, а может быть, и три за обильным столом, на котором преобладали грузинские вина и кушанья (хотя присутствовала и водка — Борис Петрович по русской армейской традиции больше прикладывался к ней), когда уже было изрядно выпито, «Хозяин», наклонившись к уху ночного гостя, спросил игривым шепотом:
— А знаете, Борис Пэтрович, что бы случилось, если бы вы отказались от моего предложения?
— Понятия не имею.
— Вы бы живым из этого дома не вышли!
Глава 2
МОСКВА, 1921-1923 ГОДЫ
Глеб Иванович Бокий налаживанием многоплановой и сложной работы спецотдела занялся рьяно и с личным тайным интересом: в возможностях новой структуры при ВЧК, под ее крышей он усматривал в перспективе вероятность организации неких работ и исследований, далеких от криптографии или связанных с ней лишь формально, косвенно, с использованием и материальных, и технических возможностей, предоставленных государством в его распоряжение.
По прошествии полутора лет спецотдел уже функционировал на полную мощность. И вот какую производственную характеристику — с вторжением в морально-этическую сферу деятельности — можно дать «учреждению» Бокия, забегая несколько вперед, в начало тридцатых годов.
Размещался отдел не только в доме на Малой Лубянке, но и на Кузнецком мосту, в помпезном здании под номером 21, вотчине Народного комиссариата иностранных дел: два верхних этажа по распоряжению Малого Совнаркома — несмотря на сопротивление народного комиссара Чичерина — были переданы криптографам с очень вольной трактовкой этой профессии. Судите сами.
Главными, а точнее, официальными функциями спецотдела являлись масштабная радио— и радиотехническая разведка, дешифровка телеграмм, разработка шифров, радиоперехват, пеленгация и выявление вражеских шпионских передатчиков на территории страны. Пеленгаторская сеть камуфлировалась под безобидные надстройки на крышах многих государственных учреждений, и таким образом осуществлялась слежка за радиоэфиром Москвы. В сфере внимания спецотдела находились не только частные автономные передатчики, но и передающие устройства посольств и иностранных миссий. В них устанавливалась подслушивающая аппаратура и отслеживались телефонные разговоры. Отделу подчинялись и все шифроотделы посольств и представительств России за рубежом.
В начале двадцатых годов спецотдел включал в себя шесть, а позднее семь отделений. Вот их персонификация по задачам, которые стояли перед каждым из них.
Первое отделение — наблюдение за всеми государственными учреждениями, партийными и общественными организациями по сохранению государственной тайны.
Второе, третье и четвертое отделения решали собственно криптографические задачи.
Сотрудники второго отделения занимались теоретической разработкой вопросов криптографии, созданием шрифтов и кодов (для ВЧК-ОГПУ — прежде всего, но также и для других учреждений страны). Начальником второго отделения был Федор Гаврилович Тихомиров, из «бывших», — молчаливый, незаметный, интеллигентный человек; исчез он в середине тридцатых годов, словно канул в никуда.
Перед третьим отделением стояла задача ведения шифроработы и руководства этой работой в ВЧК. Отсюда организовывалась связь с заграничными представительствами страны. На первых порах здесь трудилось всего три человека, а возглавлял отделение Федор Иванович Эйхсманс, одновременно являвшийся заместителем начальника спецотдела товарища Бокия.
(Эйхсманс Ф.И., латышский стрелок. Родился в 1895 году в селе Вец Юдук Гельфингенского уезда Курляндской губернии в семье зажиточного хуторянина, получил среднее образование, уже в советское время закончил Политшколу второй степени, член Коммунистической партии с 1918 года, тогда же начал работать в органах ВЧК-ОГПУ. Арестован 22 июля 1937 года. Расстрелян 3 сентября 1938 года).
В четвертом отделении по штату в первые месяцы числилось восемь человек, и занимались они «взломом» иностранных и антисоветских шифров и кодов и дешифровкой документов. Со временем этому отделению было поручено создание технических приспособлений — локаторов, пеленгов, усовершенствованных и передвижных станций, отслеживавших передающие источники. Для их изготовления был создан небольшой заводик в Мертвом переулке…35 Руководителем четвертого отделения был Александр Григорьевич Гусев, тоже одновременно выполнявший обязанности заместителя начальника спецотдела. Судьба его неизвестна.
Пятое отделение — перехват шифровок иностранных государств; радиоконтроль и выявление нелегальных и шпионских радиоустановок; подготовка радиоразведчиков.
Шестое отделение — изготовление конспиративных (то есть фальшивых) документов.
Седьмое отделение — химические исследования документов и веществ, разработка рецептов; экспертиза почерков, фотографирование документов.
Специфика работы учреждения коренным образом отличалась от всего, чем напрямую занимались «органы», и требовала привлечения в аппарат людей, обладающих уникальными способностями. Это прежде всего относилось к криптографам, чье ремесло — разгадывание шифров и ребусов.
Подбор специфических кадров — вот постоянная забота Глеба Ивановича Бокия и в самом начале работы спецотдела, и во все последующие годы, потому что учреждение постоянно и неуклонно расширялось.
Как, например, он подбирал криптографов, работников основной профессии в отделе? Ведь способности людей, работающих в этой специфической области, должны быть уникальными, если хотите, от Бога, главное тут — интуиция, чутье, которые трудно объяснить материалистическими критериями. Самые экзотические персоны появлялись сначала в кабинете Глеба Ивановича, а потом и на «производстве», если, конечно, он обнаруживал в этих людях те качества, что были необходимы для криптографии. То это была, пожилая дама весьма экстравагантного вида, в шляпе с вуалью и с китайским веером в руке, манерно говорившая с французским прононсом: «Используйте меня! Используйте меня!», имея в виду ее действительно уникальные способности разгадывать шифры «этих зазнавшихся буржуа». То корпел над составлением советских ребусов представительный старик в старомодном двубортном пиджаке, бывший сотрудник царской охранки и статский советник, который еще в Петербурге, сидя на Шпалерной, расшифровывал тайную переписку Ленина. То нервно ходил по длинному коридору, на всех налетая и не замечая этого, высокий худой мужчина неопределенного возраста с безумными и вдохновенными глазами, что-то шептал неразборчиво и быстро, останавливался, размахивая руками, поднимал голову к потолку, замирал и вдруг, щелкнув пальцами: «Эврика!» — мчался в комнату, где у него был свой стол для работы. «Гений! — говорил о нем Бокий. — В уме умножает пятизначные цифры за несколько секунд, за такой же срок извлекает корни любой степени из любого числа». Его цифровые шифры в соединении с латинским алфавитом были просты для тех, кому он давал от них ключ, и совершенно недосягаемы для вражеских дешифровшиков, суперпрофессионалов своего дела.
Пожалуй, к разряду гениев, открытых начальником спецотдела, следует отнести руководителя некоего тайного подразделения, выполнявшего особые задания Глеба Ивановича. В него входили ученые самых разных специальностей, их работа считалась абсолютно секретной; этого человека звали Евгением Евгеньевичем Гоппиусом-, он был заведующим лабораторией специального отдела и одновременно — хотя
