– А ты сначала срази чудище, тогда и откроем, сказал седой воевода, или кто он там, и ткнул пальцем мне за спину.
– Двадцать одна, двадцать две...
Я медленно обернулась, услышав за спиной тихое одобрительное рычание. Там у деревьев метрах в пяти от меня стояло трое. Каждый был с меня ростом и по виду напоминал крокодила с крысиной мордой и длинными кожистыми кошачьими ногами. Они с интересом пялились на меня сверкающими красными глазками, особенно уделяя внимание лошади.
– Обормот, – тихо позвала я, медленно слезая с лошади.
– Двадцать пять, двадцать шесть, ну что еще, ты меня сбиваешь, двадцать семь...
– У нас проблемы.
Кот тяжело вздохнул и вопросительно посмотрел на меня, бросив на время считать стрелы. Я показала на нежить пальцем, кот взглянул в указанном направлении и замер.
– Мама.
Дальше все развивалось стремительно: кот прыгнул куда-то в сторону и с ловкостью кошки начал взбираться вверх по с виду неприступной стене, а кошмарики весело рявкнув, прыгнули в мою сторону. Первому я засветила пульсаром в глаз, прошла между когтей у второго, пытавшегося меня поймать, и натолкнулась на третьего. Я замерла, а он распахнул вонючую пасть и рыкнул мне в лицо.
Какая вонь!
Второй пульсар именно в эту пасть и попал, тварь подавилась ревом и начала драть когтями выжженную глотку, катаясь по траве и хрипя. Но тут спину пронзила жуткая боль, меня подняло и швырнуло к деревьям, где я и скорчилась, хватая воздух ртом, не в силах произнести ни единого заклинания, и наблюдая за приближающейся ко мне последней тварью.
Конец.
Мысль мелькнула и ушла, я попыталась встать, но подогнулась рука, и я снова рухнула на землю. Тварь довольно заворчала и занесла надо мной кожистую лапу, с которой капала моя кровь. Я заворожено наблюдала за ней, как вдруг... Монстр взвыл и завертелся волчком, пытаясь содрать с шеи что-то серое и шипящее.
– Обормот, – прохрипела я.
В руках заледенела сталь призрачных клинков, появляющихся и исчезающих когда им вздумается. Я вскочила и бросилась на воющую тварь, нанеся по ней ряд сильных ударов, и стараясь не задеть кота. Плоть резалась, как масло, клинки легко рубили кости и сухожилия, пару раз он успел оцарапать меня, но я этого даже не заметила, продолжая рубить и колоть ненавистную нежить. А вскоре к моим мечам присоединились мечи людей, которые вышли за ворота и теперь помогали мне. Монстр уже сдох, а люди все рубили и рубили, вымещая весь страх и ненависть потенциального ужина.
– Стойте, стойте, там мой кот!
Я кинулась к окровавленной туше и отодрала от него небольшой серый комочек. Когти пришлось вынимать по одному, слишком глубоко они вонзились в шкуру монстра.
Я осторожно прижала Обормота к себе и уткнулась в него носом.
– Глотик, ну проснись, давай Глотик, – шептала я, тормоша кота. – Ты не можешь умереть, – я всхлипнула, его маленькое тельце казалось таким беззащитным в моих руках.
– Я тебе дам много сметаны, и рыбы, ты же любишь рыбку, Глотик, а еще сливки буду давать каждый день.
Люди столпились неподалеку, и смотрели на меня, сидящую на земле и глотающую слезы.
– Обещаешь?
– Да, обещаю... Так ты живой?!.. Ах ты сволочь, я тут переживаю, рыдаю над трупом, а он..., а ты..., ну ты... У меня слов нет!
Кот довольно наблюдал за мной своими зелеными глазами.
– Я все запомнил: значит сливки каждый день, сметана...
Я тяжело встала, держа его на руках, и пошла к воротам. По виду с ним было все в полном порядке, а вот со мной... Плечо предательски взвыло.
– ...рыбу на обед, завтрак и..., эй, ты чего, Ллин, ты это прекрати, Ллин!
Я покачнулась и стала падать, но меня подхватили и понесли дальше на руках. Последнее, что я помню до того, как все скрыла темнота, это четкие команды кота, которые он раздавал направо и налево, насчет моей особы.
Когда я очнулась, то увидела, что лежу на кровати в небольшой комнатке с деревянными стенами и небольшим же окошком, сейчас широко распахнутым. На ветру легонько покачивались ставни и стучали о дерево стен, поскрипывая несмазанными петлями. Кроме кровати в комнате были еще шкаф у дальней от двери стены, стол, стул и кот.
– Обормот.
Кот пошевелился во сне, почесался и чуть не сверзился с подоконника.
– Обормот.
– Ой, ты очнулась! – Он спрыгнул с подоконника, подбежал к кровати и радостно на нее запрыгнул, встав прямо на мой живот. Я застонала.
– Что с тобой? – Заволновался котик и наступил лапкой на туго перевязанное плечо.
– А-а-а! – Взвыла я, наблюдая за звездочками над головой.
– Дыши, дыши, сейчас все пройдет, – и он поставил вторую лапу туда же.
– О-о-о! – Звездочки приняли нездоровый синюшный оттенок.
– Вдох-выдох, вдох-выдох. – Советовал котик, и не думая с меня слезать.
– О-о-тойди с плеча, козел, – выдохнула, наконец я.
Кот слез, я начала дышать.
– Извини, – покаялся мохнатый разбойник, ретировавшись на другой конец кровати.
Это правильно, я сейчас и убить могла... любя.
– Ты в порядке?
Я скосила на него возмущенный глаз и попыталась сесть. Получилось только с третьей попытки. Кот, к счастью, помогать не пытался.
– Есть хочешь?
Есть я хотела, и даже очень. Обрадованный Обормот унесся из комнаты и вскоре вернулся в сопровождении пышной женщины с огромным, уставленным всякими яствами подносом в руках. Мне положили его на колени и даже налили стакан воды. Учуяв запах жареной картошки с грибами, я забыла про все обиды и принялась заеду. Вслед за картошкой пошла жареная рыбка, потом ватрушки с творогом и на сладкое – кусочки поджаренного хлеба, которые я густо намазывала душистым медом. Похлопав себя по вздувшемуся животу, я сердечно поблагодарила засмущавшуюся хозяюшку.
– Ой, да что вы, эти грыги терроризировали нашу деревню уже неделю, и не подходили к стенам на расстояние полета стрелы. Уж и не знаю, как бы мы без вас справились.
– Хм, скажите, а кроме грыгов кто еще водится в этих лесах?
Толстушка задумалась, почесывая кота за ухом. Кот, к моему удивлению, не сопротивлялся.
– Да кто ж еще-то, ну вот мерки, проглоты, выпи, залежни..., да мало ли там кровопийц. Мы с котом, открыв рот, взирали на нее. Кот медленно повернулся ко мне и схватился за сердце, долго его искал, не нашел и завопил уже так.
– Ллин!
– Поменьше патетики, – поморщилась я, ковыряясь в ухе, – у меня голова до сих пор болит.
– Ллин, – уже тише начал глотик, – мы ведь дальше не пойдем? Я жить хочу и есть, и крайне болезненно отношусь, когда сожрать хотят именно меня.
Я грустно улыбнулась.
– Ты можешь остаться здесь, уверена, что эта милая семья...
Толстушка, согласно закивала, продолжая теребить мохнатое ухо.
– И оставить тебя одну?! Да ты и трех дней не протянешь.
Я благодарно захлюпала носом, видимо успела простудиться.