– Три штуки мало. Была бы партия побольше...
– Я могу сделать еще два комплекта. Как тогда насчет трех серебреников с половиной?
– Я бы дал, но... – Виллум пожимает плечами. – Ты же не сможешь смастерить их к завтрашнему дню.
Доррин хитро улыбается, и лавочник качает головой:
– Приятель, только не говори, что они у тебя уже готовы.
– Я тут подумал... – говорит Доррин с кривой усмешкой и, не закончив фразу, достает из второй сумы шесть игрушек.
Виллум осматривает их тщательнейшим образом и удовлетворенно кивает:
– Хорошая работа, парень, просто отменная, – он кашляет. – Роальд, принеси три с половиной.
Приказчик огибает Виллума и, стараясь не смотреть на Доррина, скрывается в задней комнате.
– Возможно, меня заинтересовала бы еще какая-нибудь диковинка, но ближе к весне, – произносит Виллум.
– Можно подумать, – говорит Доррин. Голова его раскалывается, поскольку у него имеются две старые модели, которым не нашлось применения. – Пожалуй, я за это возьмусь.
Боль унимается, но лишь слегка. Не худо, чтобы кто-нибудь торговался за него: торговаться не лукавя нельзя, а для него даже намек на ложь оборачивается сильной болью.
Вернувшийся Роальд передает монеты Виллуму, который кладет их на прилавок. Он по-прежнему держит в руках дубинку, но уже не так хватко.
– Вот твои серебреники, Доррин.
– Спасибо, мастер Виллум.
Роальд отводит от Доррина глаза, а тот, перекинув пустые теперь сумы через плечо, проходит мимо жаркого очага и выходит на холод.
На улице юноша призадумывается. Теперь, раз уж он по-настоящему занялся продажей игрушек, не стоит ли ему последовать совету Квиллера и вступить в Гильдию?
Вздохнув, он поворачивает Меривен в сторону гавани.
В порту Дью всего три причала, и у начала центрального из них находится здание Портового Совета – серое деревянное строение в два этажа. Рядом, в похожем на сарай доме поменьше, располагается Гильдия. Привязав Меривен у дальнего конца перил, юноша бредет по раскисшему снегу ко входу. Если в верхнем Дью снег плотный и скрипит под ногами, то здесь он тает, хотя море задыхается от плавучих льдин. Из-за них причалы пустуют. Пробиваться сквозь льды рискуют лишь самые опытные и отважные капитаны.
Открыв сосновую дверь, Доррин топает ногами, отряхивая налипший снег, и озирается, старясь приноровиться к тусклой лампе. Поскольку ему неизвестно, чего здесь можно ожидать, посох находится при нем.
Седовласый мужчина, забрасывавший уголь в печку, распрямляется и спрашивает:
– Кого ищешь, парнишка?
– Я не знаю. Квиллер сказал, что мне нужно обратиться сюда.
– Квиллер? Чокнутый игрушечник? А зачем он тебя сюда послал?
Закрыв печную заслонку, человек в толстом синем свитере и теплых штанах подходит к Доррину поближе.
– Он сказал, что коли я занят ремеслом, мне надо вступить в Гильдию.
– А кто ты таков?
– Меня зовут Доррин, я подмастерье у Яррла.
– Яррл отродясь не состоял в Гильдии и не может считаться поручителем, – седовласый вздыхает. – И с чего вообще тебе приспичило вступать, коли ты подмастерье?
– Я еще делаю и продаю игрушки.
– Вот как? – голос гильдейского писца звучит резче. – И кому?
– Ну... пока только Виллуму.
– А... тогда все в порядке. Он член Гильдии и... Да, пожалуй, коли он твой покупатель, это можно рассматривать как форму поручительства. Ты правильно сделал, что решил вступить. Ну а игрушки... Я думаю, это низшая ступень, так что ты не разоришься. Четыре медяка в год – пока ты не станешь продавать больше, чем на десять золотых. Тогда, но уже в будущем году, плата составит серебреник.
– Нужно ли мне ставить подпись на пергаменте, господин?
– Какие тут у нас господа? Хастен меня зовут. А ты что, грамотей?
– Не без того. Читать и писать умею.
– Вот те на! Никак не думал, что Яррл из таковских.
– Имеет ли значение то, что я еще и ученик целителя?
– О, так стало быть, ты и есть тот самый.... Мне следовало бы догадаться по посоху. Нет, это значения не имеет. Никакого. Деньги у тебя с собой?
