– Кое-что забыл, – поясняет Доррин.
– Что? – настороженно спрашивает Кадара. – У тебя вид какой-то... виноватый.
– Я тут лошадке корму добавил... Нужно заплатить.
– Нашел о чем волноваться. Горсть овса торговца не разорит.
– Нет, я должен, – обогнув девушку, Доррин шагает к лестнице.
– Думаю, Кадара, у него нет особого выбора, – говорит Брид. – Он ведь целитель.
– Что тебе, парень? – спрашивает Джэдди, руки которой по локоть в муке, когда юноша вновь появляется на кухне.
– Да вот, хотел бы оставить деньги за добавочный корм.
– Да Джардиш и не заметит, что ты там отсыпал.
– Он, может, и не заметит, но я-то знаю.
– Выходит, малый, ты повязан гармонией.
Доррин кивает.
– Жаль, что таких, как ты, мало. Будь вас побольше, глядишь, и мир был бы получше.
Стряпуха зовет служанку, а когда та появляется, велит ей завернуть юноше в дорогу кулечек фруктов.
– Оставь свой медяк на столе, – говорит она, – а насчет фруктов не беспокойся, я Джардишу скажу. Он возражать не будет.
– И все-таки тебе не стоило бы...
– Тебе тоже, парень. А теперь забирай кулек и ступай.
– Спасибо.
– Чепуха. Будет время – заглядывай. Может, сработаешь для меня в кузнице какую-нибудь безделушку.
– Обязательно.
Джэдди отворачивается к своей плите, а Доррин, прихватив кулек, спускается по лестнице и спешит к конюшне.
– Что это?
– Ябруши, персики...
Юноша укладывает фрукты в суму, а Кадара качает головой. Потом он возится с попоной, седлом, подпругами, вьюками...
– Ты готов? – спрашивает Брид, держа под уздцы мерина. Кадара уже сидит верхом.
Доррин взбирается в седло и следует за ними наружу, на промерзшую, в рытвинах и колдобинах дорогу. Однако день обещает быть солнечным, на зелено-голубом небе виднеется лишь несколько высоких белых облаков.
– Эта тропа ведет к горной дороге, – Брид указывает на запад. – Я слышал от Джардиша.
Кони ровным шагом несут всех троих на запад, к первому пологому подъему.
Когда позади остается уже не один холм, юноша опять начинает елозить в седле, ухитрившись снова натереть ноги и ягодицы. Похоже, ему никогда не научиться ездить верхом – хотя бы как Кадара.
Глубоко вздохнув, Доррин вынимает из держателя свой посох и медленно распрямляет плечи.
– Доррин! – произносит Брид, наклоняясь к конской гриве. – Я не против того, чтобы ты поупражнялся, но прошу порой озираться по сторонам. Дерево, оно твердое.
– Прости, я не подумал, что ты можешь оказаться так близко.
– А помнишь, Лортрен говорила, что когда имеешь дело с оружием, раздумывать некогда?
Доррин краснеет.
– Это ничего, ты ведь не собираешься становиться бойцом, – утешает его Брид.
Доррин смотрит на тропу, тянущуюся по грязному склону к маленькому каменному домишке. Из трубы в ясное послеполуденное небо поднимается, расплываясь над овином и деревянным нужником, дымок.
– Понимаешь, – говорит он, – посох какое-никакое, а все же оружие. Оружие предназначено для разрушения, а это, как ни крути, хаос.
Брид сочувственно кивает:
– Да... Хорошо, что я не связан гармонией.
– И я тоже, – добавляет Кадара.
– Сколько еще до Дью?
Брид вздыхает.
– Не считая сегодняшнего, еще день, а то и полтора. Это если мы получили точные указания.
