говорит, наш вопрос.
И как я поддался на удочку, до сих пор не пойму! Ведь видел же его глаза... Да что там говорить - студент лопоухий! Ладно, распределяюсь в Баранов, приезжаю. И в первый же день чую неладное: что за оказия? В Москве мы с ним на 'ты': 'Валентин - Саша', а тут с первой же минуты вдруг на 'вы' ко мне, 'Александр Александрович'... Присмотрелся, а они все в редакции выкают ему, а он - им. Вот это, думаю, комсомольско-молодежный коллектив! А главное - зачем в Москве-то лицемерил?
Дальше - больше. Оформляют меня простым корреспондентом. Почему - не старшим? Разница все же в 25 рубликов. Да понимаете, Александр Александрович (Клушин изобразил вихляющегося Фирсова), нас в коллективе неправильно поймут, вы поработайте, покажите себя...
Но окончательно я понял, что подло облапошен, когда узнал - в редакции две молодые семьи ждут квартиры, а их дают на молодежную газету по одной раз в три-четыре года. Одна семья потом уволилась, так Огурец - мы его зовем так - из районов завербовал двух ребят семейных и каждому опять обещал по квартире...
- Где же вы живете? - поинтересовался Карамазов.
- В общаге рабочей, комната на три человека - теснота, сырость... Всё порываюсь уехать куда-нибудь к чертям собачьим, да волынку тяну.
- А теперь, видимо, многое изменится?
- Почему?.. Ах, это... Нет, что вы, наш Свист, можно сказать, выученик и точная копия Фирсова, даже еще гаже - тот был просто глуповат, подловат и непорядочен, а этот непорядочен да еще и озлоблен, глаза скоро от бешенства лопнут.
- Да-а-а, - задумчиво протянул следователь, достал из дипломата свой резиновый бублик и начал его машинально терзать. - Александр, скажите, а как остальные сотрудники к Фирсову относились?
- Ну, это лучше у них спросить. В целом же скажу: по-моему, его никто в коллективе не любил. Да он и не искал любви - с первого же дня, как мне рассказывали, только приехал из своей деревни, так и установил конституцию: он-де начальник, а они - подчиненные...
- А как редактор что он из себя представлял?
- Ничего. Вы газету нашу почитайте - стыдобушка. Верите ли, стыдно людям признаваться, что в 'Комсомольском вымпеле' работаешь. Помню, в первые дни я написал материал о тунеядцах и поставил заголовок 'Безработные' - в кавычках, разумеется. Так что было! Он весь бледный при закрытых дверях убеждал меня, что проявилась моя политическая неграмотность, незрелость, что к советскому человеку ни в коем случае нельзя применять слово 'безработный'. Другой раз он пришел в ужас от слова 'мафия' в моей статье. А упоминалась, между прочим, итальянская мафия. Нет, нет, что вы, Александр Александрович (Клушин опять начал передразнивать), как можно в советской молодежной газете такое слово употреблять?!
Вы знаете что, - прервал сам себя Клушин, - я, так и быть, лучше дам вам мои записи посмотреть. Я, когда Фирсов очень уж меня бесил, в записной книжке его фортели помечал. Всё мечтал как-нибудь на собрании или с глазу на глаз всё ему выложить, напомнить, чтобы лицемерить в конце концов перестал. Да характеру не хватало. А теперь вот - не придется... Вы посмотрите, да я ее, наверное, выкину.
Следователь взял записную книжечку с крупной надписью на светло-коричневой обложке - 'Занозы'. Внутри под числами, как в дневнике, теснились короткие записи:
'24 июля 1985 г. Водитель чувствует себя плохо - температура. Баклажан заставил везти себя на узловую станцию за 100 км - встречать свою жену с поезда. Вернулись поздно. Водителю совсем плохо, ночью вызвали 'скорую'. У самого в гараже стоит 'Москвич' с полным баком бесплатного бензина (сам водитель ему заливал)...
30 июля 1985 г. После планерки по внутреннему вызывает. Захожу.
- А. А., почему вы позволяете себе появляться на рабочем месте в подобном виде?
- В каком? Не понимаю...
- Вот так, да? Не понимаете? Как вы могли появиться в Доме печати в майке?! Вы позорите звание журналиста! Работника идеологического фронта!.. И т. д.
На мне - новенькая приличная майка с рукавами до локтей и портретом Аллы Пугачевой.
- Идите переоденьтесь!
- Не вижу надобности.
- Вот так, да? Хорошо, это - наш вопрос!
Через полчаса - заседание редколлегии, разбор моего персонального дела...
2 сентября 1986 г. Большая планерка. Огурец - с нажимом заведующему отделом спорта и ГАИ:
- Тему не можете найти? Вот так, да? Думать надо! Вот вам острая тема: проведите рейд по дачам - сколько там служебных машин увидите. Чем не тема?
Все в легком шоке. Всем отлично известно, что Огурец на редакционном уазике не только на дачу ездит, но и в родной район за сто двадцать километров, и на рыбалку...
14 августа 1987 г. Собрание.
Я: - Каждый раз редактор обвиняет нас в том, что мало в газете острых проблемных материалов. Ну хотя бы один раз сам редактор написал бы проблемный злободневный материал - показал, как это делается.
Огурец: - Вот так, да? Это, А. А., - мой вопрос! Вот будете редактором, тогда и устанавливайте свои порядки...
19 августа 1987 г. Выживает Валю из редакции. Накануне она должна была взять материал из пионерлагеря. Вдруг собирается редколлегия.
Огурец: - Товарищи! Случай беспрецедентный! Вчера корреспондент (называет Валю) грубо нарушила трудовую дисциплину - она совершила после обеда прогул.
Валя вспыхивает, теряется, для нее - гром с ясного неба.
- Я не понимаю... Я была в пионерском лагере, в 'Ласточке'... Взяла материал, уже дописываю, сейчас на машинку отдам...
Огурец: - Вот так, да? Вы, голубушка, когда врать отучитесь? Вы в 'Ласточке' находились всего полтора часа: с двух до половины четвертого. А наш рабочий день, как вам известно, до половины шестого. Я сегодня утром побывал в пионерлагере - вот письменные подтверждения старшей пионервожатой и девочек из второго отряда...
Я вызываю огонь на себя:
- А вам не кажется, В. В., что вы позорите газету, собирая подобные бумажки? Как же после этого к корреспондентам пионеры относиться будут? Это - во-первых. А, во-вторых, два часа это не прогул, прогулом считается когда не менее четырех часов. И вы это отлично знаете.
- Вот так, да?..
Всё же Вале влепили устный выговор...
19 июля 1988 г. Планерка затянулась. Машинистка всего одна, другая болеет. Груда материалов срочных - в номер. Машинистка же по приказу Огурца печатает его рукопись 'побасок' про рыбалку для издательства - в двух экземплярах, без единой опечатки. Я дежурю: придется сидеть сегодня до полночи...'
Читая записи, Карамазов всё полнее узнавал Фирсова и, одновременно, многое узнавал о Клушине. Парень этот определенно ему нравился.
- Да-а-а... - посочувствовал Карамазов, возвращая книжечку, - жилось вам здесь весело... А я, если откровенно, думал, что в редакциях все друг с другом стихами общаются...
Он засмеялся и неожиданно спросил:
- Александр, а как ты к выпивке относишься?
Журналист удивленно на следователя воззрился, но, видимо, дружеское 'ты' и тон расположили его к откровенности.
- Это - вопрос или предложение?
- Ха-ха!.. Пока - вопрос...
- Вообще-то в общество трезвости не вступал и вступать пока не собираюсь.
- А как к этому относился редактор?
- Тут у него - пунктик: сам вступил и на нас давил, заставлял вступать. В молодости, еще до этого
