Что это с ним происходит? Все чаще и чаще внезапные приступы удушья. И они, эти приступы, делаются продолжительнее, сильнее…
Спустя час старик пришёл в себя, запер и зашторил окно, включил свет. Было поздно. Он сверился с часами, спустился в подполье, куда вёл из кухни замаскированный лаз, нащупал в темноте тайник, извлёк из него портативный передатчик и послал в эфир коротенькое шифрованное сообщение.
Полковник Азизов весь день занимался текущими делами, которых в его отделе всегда было великое множество. Однако мысленно он вновь и вновь возвращался к странному происшествию в трамвае. Он откладывал перо, откидывался в кресле, строил предположения, догадки…
Взгляд Азизова задержался на фотографии возле чернильного прибора. Молодая женщина и мальчик стояли в саду, улыбаясь в объектив. Это были жена и сын Азизова.
С началом войны, когда резко возросла служебная нагрузка чекистов, полковник почти перестал бывать дома. Зарифа попыталась воздействовать на его родительские чувства. Сын неделями не видит отца, тоскует. Иное дело, если бы Азизов находился далеко от семьи. Но коль он здесь — должен воспитывать ребёнка.
Не помогло. Однако Зарифа не отступила. Мужу при той тяжёлой работе, которую он выполняет, необходимо регулярно питаться. И вот теперь она ежедневно приезжает с едой и ждёт внизу, а к полковнику звонит дежурный. Тут уж хочешь не хочешь, но выберешь время, чтобы спуститься.
Вчера они провели в комнате дежурного полчаса. Он торопливо ел, она рассказывала. Зарифа старалась говорить весело, но в глазах её была тоска. И Азизов обещал: завтра вечером, что бы ни случилось, он выберет время и приедет.
— Не напоминать? — спросила жена, убирая посуду.
— Слово мужчины!
— Ладно, поглядим, какое это слово, — сказала Зарифа.
…Сейчас было около десяти. Время ехать домой.
Азизов стал уже собираться, когда в дверь постучали.
Вошёл майор Семин. Он принёс документы по делу арестованного Щуко. Азизов просмотрел их. Ничего нового. Как же действовать? Многое мог бы прояснить допрос самого Щуко. Однако Азизов полагал, что не следует торопиться с допросом. После рассказа Оруд-жевой он почувствовал некоторое удовлетворение — подтвердилась его догадка, что кража инсценирована. Одновременно то, что сообщила посетительница, запутывало дело. Кто же это такой — старик с седой бородкой, в тёмном костюме и коричневой каракулевой папахе, владелец замшевого бумажника? С какой целью подстроил он происшествие и передал Щуко в руки милиции? Быть может, мстит за что-то? Нет, вряд ли. Щуко прибыл в Баку недавно, каждый его шаг в этом городе известен, участники встреч сфотографированы, и Оруджева, которой показали их карточки, не опознала среди них Седобородого (так Азизов мысленно называл второго участника происшествия). Значит, не исключено, что Щуко его не знает.
А может быть, знает? Что, если Седобородый — такой же агент германской разведки, как и Щуко? Нет, это маловероятно. Если он и агент, то работает на какую-то другую разведку. Но на какую? И с каких это пор иностранные разведки стали выдавать германских шпионов органам госбезопасности Советского Союза!
— Только что навёл справку, — негромко проговорил Семин. — Магазин, в котором прикрепляла свои карточки Оруджева, и квартира арестованного находятся по соседству. В пятидесяти метрах друг от друга. Так сказать, зрительная связь.
— И Седобородый наблюдал за домом, стоя в очереди? Хитро, ничего не скажешь.
— Когда будем допрашивать Щуко?
— Не будем.
Семин вопросительно взглянул на начальника.
— Не будем, — повторил Азизов. — Если поймали вора, должен быть суд. Так пусть суд состоится. Преступника приговорят по соответствующей статье. А потом, при конвоировании в тюрьму, случится что-то такое, что даст ему возможность бежать.
— Понял, товарищ полковник. — Семин улыбнулся. — Но не исключено, что Щуко не знает того, второго.
— Седобородого?
— Да. Не знает, даже не подозревает о его существовании.
— Все равно. Пусть считает, что его приняли за вора.
Часы в углу кабинета пробили десять. Азизов поднялся, запер сейф, взял шляпу.
— Закончим разговор завтра. Утром прошу ко мне пораньше. А сейчас… — Он улыбнулся. — Сейчас я должен идти, ибо опаздываю на свидание.
Зазвонил телефон. Азизов снял трубку.
— Слушаю… Здравствуй, сынок. Да, обещал и скоро буду. — И он дал отбой.
— Домой? — спросил Семин.
— Домой.
— А как же свидание?… А, понимаю! — Майор засмеялся.
Машина медленно шла по пустынной улице мимо тёмных, без единого огонька, домов, очертания которых едва угадывались в ночи. Из репродукторов лилась музыка — негромкая, тревожная.
Автомобиль свернул к морю. Луна только что взошла. Каспий лежал в её мягком свете большой, мирный, в мелких серебряных завитках.
Азизов опустил боковое стекло. В кабину ворвались ароматы моря — чудесная смесь запахов йода, смолы и соли.
— Хорошо, — негромко сказал шофёр.
— Хорошо, — повторил Азизов.
Машина проехала набережную, притормозила у небольшого дома.
Азизова ждали. Навстречу кинулся сын, за ним вышла улыбающаяся Зарифа.
Они вошли в дом. И тотчас же зазвонил телефон. Жена взяла трубку.
— Тебя, — сказала она Азизову.
Полковник взял трубку. Говорил майор Семин. Он сообщил, что арестованный Щуко попытался совершить побег.
— Как это произошло? — Азизов присел на стул, расстегнул воротничок, ослабил галстук.
— Подробностей не знаю, не успел расспросить. Кто-то из офицеров открыл огонь…
— Убили? — Азизов встал.
— Ранили, товарищ полковник. Не опасно для жизни.
— Все равно плохо. — Азизов помолчал. — Где он находится?
— Там же, в отделении.
— Берите нашего врача, выезжайте. Я сейчас буду.
Он положил трубку и виновато посмотрел на жену.
Майор милиции Широков доложил Азизову о происшествии. Полковник раздражённо поморщился. Похоже было, что рухнули все планы. У преступника перебита нога. На какое-то время он обречён на неподвижность. Значит, не удастся осуществить комбинацию с побегом, чтобы и дальше наблюдать за связями Щуко.
— Можно устроить так, чтобы распространился слух, будто побег удался? — вдруг спросил он начальника отделения.
Широков был удивлён.
— Ну? — нетерпеливо повторил полковник. — Побег, мол, удался, и арестованный скрылся.
— Полагаю, что можно, — неуверенно ответил Широков.
— Слух должен быть распространён не только среди жителей окрестных домов, но и между работниками отделения. Конечно, не считая тех, которые были здесь во время происшествия. С ними придётся поговорить особо. Вы понимаете меня?
— Так точно.
