Султан хотел было погрузиться с головой в чтение, но перед глазами, как и несколько предыдущих дней, стояли строки из записки и выжидающее выражение лица 'продольного'.
Несомненно, оба они - и узник и охранник - изучали друг друга последние дни, искали перемен в поведении, настроении - большего трудно себе представить. И оба терялись в догадках. Но один из них точно знал, что вскоре окажется на свободе, другому такая мысль казалась абсурдной и лишь раз прошла краем его сознания.
Когда в очередной раз щелкнул дверной замок, Султан уверенно сказал себе: 'Пришли за мной'. Внезапно участившийся пульс, слабость, окутавшая заключенного, стали неопровержимым доказательством скорой встречи со свободой.
- На выход... Стой... Лицом к стене... Руки за спину... Эти фразы по очереди могли сказать четыре контролера - ровно столько их находилось рядом с камерой Амирова. Никогда еще с таким почетом не выводили его из камеры. 'Потому что это в последний раз'.
Султан уперся головой в желтую крашеную стену и улыбнулся. Он являл собой полную противоположность охранникам с их тревожными лицами.
Во дворе тюрьмы Амирова поджидала группа спецназа - черная униформа, черные маски. И на душе у них так же черно, замалевано краской цвета обуглившихся руин, обгоревших трупов. Это символ, знамение, знак, который выбрал для себя в борьбе не за свободу, а за обладание ею Султан Амиров. Просто получить свободу - одно дело, другое - обладать ею, иметь ее. И не одну, а несколько, как жен по мусульманскому обычаю.
Знакомая процедура - плотный мешок на голову, жесткое прикосновение руки спецназовца на затылке, и Султан уже в салоне мощного джипа с непроницаемыми стеклами. Эскорт из пяти машин, выехав из Лефортова, взял направление на аэропорт.
36
Новоград
Все, что читала Саша или слушала на лекциях о так называемом 'амстердамском синдроме', когда заложники вставали на сторону террористов, а потом переписывались и нередко посещали их в местах заключения, нашло подтверждение в реальной жизни: не только она, но и другие пассажиры симпатизировали террористам.
И опять все ждали очередной развязки. Одна произошла тогда, когда Марк застрелил своего сообщника. Сейчас пришла пора окончательной развязки.
Марковцев в это время беседовал с пилотами. Его вопросы казались скучноватыми, вся беседа походила на ни к чему не обязывающий опрос, стенограмму: 'Помните своих казанских коллег, бежавших на самолете из афганского плена?' - 'Да, они под видом профилактики самолета запустили двигатели и...' - 'Летели на малой высоте, да?' - 'Точно. Порядка пятидесяти-семидесяти метров'. - 'На огромном, заметьте, пассажирском самолете'.
У первого пилота есть сотовый телефон. Летчик часто ходит в туалет и передает в штаб все, что происходит на борту. Наверняка передаст и этот лишенный смысла разговор с Марковцевым.
Сергей не слепой, все замечает. Он вынул из специального телефона маяк, но закрывает глаза на 'шпионско-подрывную' деятельность первого пилота. Может, и это входит в его планы?
Султана Амирова доставили в аэропорт Новоград в начале одиннадцатого вечера. Конвой, состоящий из бойцов спецназа Министерства юстиции, прибывших вместе с заключенным, проводил Амирова в подоспевший автобус. Через пять минут террорист сидел в отдельной комнате и щурился от яркого света.
Султан дождался своего часа, теперь очередь за минутой, за секундой и мигом. Пьянящих моментов до окончательной свободы множество. Они простучат по ступенькам трапа, зазвенят сброшенными на пол салона наручниками, взлетят вместе с самолетом в небо... Он позволит себе растянуть время, чтобы получше рассмотреть лицо человека, принесшего ему свободу.
А сейчас он, словно тренируясь, глядел на бойцов спецназа. Смерть в воображении Султана, с одной стороны, - ничто, за ней порой стоит освобождение от грехов, освобождение от самой жизни. С другой, и это главное, - переживания людей, которые думают о смерти своих близких, смерти, которая одних уносит, а другим наносит незаживающую душевную рану. Смерть - это безотходный продукт, поскольку ею питаются все, начиная с гробовщиков и заканчивая этими спецами в черной униформе.
Они ведь не лица свои прячут, а скрывают под масками эмоции. И чувства бойцов спецназа, всех, кого гнетет явное поражение, питали Султана. Ему ни к чему скрывать победоносного выражения на своем лице, и он швырял его в прорези масок.
Взять хотя бы крайнего бойца. Глаза у него так же сощурены, но как разнятся два этих прищура - его и Султана. Молодой парень, лет, наверное, двадцати с небольшим. Он мог бы прослыть на всю страну героем, если бы, не сдержавшись, дал очередь из автомата. Никто бы его не осудил, даже если бы в отместку из самолета безжизненными кулями вывалились несколько заложников. Никто. Так что сдерживает его? Может, гордость, героизм испортят его в дальнейшем? Сейчас он - безымянный солдат, а после геройского поступка станет известной личностью, поменяются его взгляды, за свою доблесть он потребует иного отношения к себе, большего внимания. Он будет гнить изнутри.
В голову Султана прокралась рискованная идея спровоцировать бойца спецназа. Сейчас он понимал русских солдат, которые бросали исправное оружие и шли на противника с голыми руками: порвать, почувствовать на губах вражескую кровь.
Мысли настолько увлекли Султана, что в его больной голове не осталось достаточного места для дум о близкой свободе. Своеобразный поединок захватил его и не остался не замеченным для старшего в группе спецназа. Двухметровый гигант сделал шаг вперед, раздельно и стандартно сказал:
- Смотреть в пол.
Преувеличивая свое значение и гипнотические способности, Амиров напоследок подумал: 'Сейчас старший сменит бойца, которому я смотрел в глаза'.
Султан шел по летному полю. До самолета оставалось не так уж и много. За пятьдесят метров до борта один из двух спецов, сопровождавших Амирова, дал команду остановиться.
- Руки! - потребовал он и бесцеремонно, намеренно причиняя боль, запрокинул сомкнутые за спиной Султана руки, отчего террорист согнулся пополам.
Звякнули наручники, острая боль отпустила Амирова, он разогнул спину.
- Тебе недолго осталось ходить по земле, - угрожающе произнес спецназовец.
- Прекрати! - осадил его товарищ, однако и сам не сдержался. - Мы еще увидимся. Давай, двигай! - И подтолкнул тщедушного человека в спину.
Уверенные в том, что Султана на борту ждут друзья, а не противники, бойцы Минюста жгли спину террориста глазами, больше похожими на жерла огнемета. Развернувшись, словно получив оплеуху, они пошли назад. Отчего-то им не верилось, что Амирова и его дружков, захвативших самолет, возьмут сегодня или в ближайшие дни.
- Вот он, сука-самолет! - выругался спецназовец и смачно сплюнул себе под ноги. - Как бутылка водки на витрине, а у страждущего в кармане ни гроша. Так и слюной подавиться недолго.
Они шли по бетону, эффектно подсвеченные прожекторами. За спиной остался сука-самолет - нарядный, красиво иллюминированный, так или иначе навевающий мысли о празднике.
И снова боец выругался: в обмен на Амирова террористы должны отпустить десять заложников, а они, поддавшись эмоциям, забыли обо всем и ушли прочь.
Вот они - пять... семь... десять человек - разорванной цепочкой спускаются по трапу. Нет, их одиннадцать. Подачка? Довесок? Именно в таком качестве расценили бойцы лишнего заложника.
Кричанов смотрел в ярко освещенный дверной проем самолета, невольно думая о Марковцеве: 'Давай, Марк, сделай свое дело, поквитайся с ним'. Повеяло бы теплом от этого странного человека, подтолкни он с трапа вышедшего, как в насмешку над юридической формулировкой 'условно-досрочно освобожденного', Султана Амирова. Мертвого Султана.
Нет, в бинокль отчетливо виден жест Марковцева, указывающий именитому преступнику на второй отсек.
Марк не боится появляться в проеме, на площадке трапа, часто курит. Рисуется? Не похоже. За этой показухой перед оптикой снайперских винтовок четко просматривается его уверенность в собственных силах. Не ушел в салон даже тогда, когда техники (а это могли быть переодетые бойцы 'Альфы') заправляли самолет топливом.
Рядом с Кричановым, вооружившись биноклем, наблюдал эту сцену и Лев Давыдович Шейнин. В
