Кротов захохотал. Даже слезы стал вытирать носовым платком. Осинцев посмотрел на него, помолчал и сам рассмеялся.
– Действительно, черт знает что! – продолжал веселиться Кротов. – Но вы должны простить меня, Борис Аркадьевич, что поделаешь? Не я расследую это дело, но меня очень просили помочь. Причем просили хорошие люди, которых я глубоко уважаю. И я пообещал. Разве в этом есть что-то недостойное?
– Да не об этом я... – Осинцев слабо махнул рукой. – Просто, честное слово, надоело все... Понимаете, мы... ну я и Марина, вернулись в эту проклятую квартиру. Я не хотел, но она настояла. Понравилось ей там, что ли, кто знает. Вот и живем, но все время словно что-то гнетет. Я уже сто разных вариантов предлагал, а она не приняла ни одного. Шлея, понимаете?
– Бывает. Попадет под это самое место, и хоть ты тресни! Сочувствую... Но мои вопросы, в сущности, сводятся вот к чему. Вы не можете вспомнить, не пропало ли что-нибудь из квартиры покойной? Такое, что представляло бы особую ценность?
– Вам нужен ответ?
– Да, потому что может потянуться след к убийце.
– Ну я не думаю, что вы так запросто отыщете, например, следы трехсот тысяч баксов, которое ушли со счета Инны в неизвестном направлении где-то за месяц до ее такой идиотской гибели... Отравить крысиным ядом! Это прямо что-то из Медичи!
– А денежный вопрос тогда не поднимался? Не помните?
– Возможно, он отмечен в материалах дела. Но беда в том, что деньги она снимала со счета сама. А вот куда после девала, неизвестно. Во всяком случае, следствие этот вопрос как-то не очень интересовал... Был и еще факт, не нашедший вразумительного ответа. Не помню теперь, на втором или на третьем году нашей совместной с Инной жизни, будучи в Италии, я приобрел, по ее просьбе, симпатичное колье. И подарил ей. Дорогое. Она надевала его при мне, кажется, всего пару раз. Очень красивое! А хранила в собственном сейфе, в нашей бывшей спальне. Так вот, это колье тоже исчезло бесследно.
– Но вы заявили о пропаже? Когда шло расследование.
– А что толку? Если его никто, по сути, кроме меня, и не видел! Сейф, кстати, был закрыт. Ключи на месте – там, где лежали всегда. В сейфе находились также ее брюлики, как она их называла, – серьги, пара перстней, брошь с брильянтами и большим, на два карата, сапфиром. Эту штучку я ей привез из Швейцарии. Так вот эта хренотень оказалась в сейфе. Нетронутой. Отсюда и вывод.
– Какой же?
– Умный, Алексей Петрович. Как и вся наша правоохранительная система. «Мне показалось»! Верите?
– А почему я должен вам не верить?
– А вот они заявили, что, поскольку нет доказательств существования сего ожерелья, поскольку нет свидетелей и нет никаких вещественных следов ни в сейфе, ни вообще в квартире, хотя я не очень понимаю, что это такое, то и базара нет.
– Так и сказали?
– Ну, может, я немного утрирую, однако... в этом смысле.
– А что, действительно никаких следов не осталось? Наверняка ваше ожерелье, если оно очень дорогое...
– Пятьсот тысяч баксов.
– Ничего себе! Так об этой покупке просто обязаны помнить те, кто вам его продал в Италии. Затем, должны были остаться бирочка с указанной ценой, сертификат на изделие и прочее. Где это все?
– Откуда я знаю? Мне-то зачем было хранить весь этот хлам?
– Тоже верно. А дома искали?
– Когда я появился в своей старой квартире, это уже после похорон Инны, там все было перевернуто с ног на голову. Что искали и что нашли, знают лишь те, кто занимался обыском. Но опять-таки в протоколе обыска ничего существенного. И ни слова о деньгах, будто их и не было, и тем более – об ожерелье.
– Оно вполне может еще где-то всплыть. Вы бы узнали его?
– А зачем я? Вы правильно заметили, есть фирма. Наверняка остались фотографические изображения изделия. Если надо...
– Это было бы очень хорошо. Но мы еще поговорим на эту тему... А теперь, Борис Аркадьевич, я хочу задать вам самый, может быть, неприятный вопрос. Что вы можете рассказать о характере Инны Александровны? По-человечески. По-родственному, вы ведь лет пять-то прожили вместе?
– Знаете, по этому поводу я, пожалуй, попробую отделаться хорошим анекдотом. Но вам станет ясно многое. В том числе, возможно, и причина нашего скоропалительного развода. Хотите?
– Конечно. Если у вас мой вопрос не вызвал резко отрицательных эмоций.
– Вызвал, ну и что? Но вы, похоже, нормальный мужик и способны меня понять. Так слушайте... У одного пожилого еврея умерла жена. Собрались друзья на поминки. Вот один говорит, что покойная Рива была замечательной женой... «Да-да, что вы знаете!» – реагирует вдовец. Другой говорит, что она была замечательной матерью своих многочисленных детей. У вдовца та же реакция: «Да-да, что вы знаете!» Третий уверен, что она была уникальной хозяйкой, четвертый – удивительно гостеприимной, пятый... шестой... А вдовец все повторяет как попугай одно и то же: «Да-да... что вы знаете!» Наконец последний, самый старый и мудрый сказал: «Хаим, вот мы тут вспоминаем твою покойницу, а ты повторяешь одно и то же. Хаим, конечно, мы все вместе знаем о ней меньше, чем ты один. Так скажи нам о том, чего мы точно не знаем про Риву!» И он ответил: «Друзья мои, это была такая сволочь!» Вам нужны дополнения, Алексей Петрович? – грустно усмехнулся Осинцев.
– Отнюдь, – ответил Кротов. – И это мне кое-что подсказывает. Но... выводы окончательные делать пока рано. Я благодарю вас, Борис Аркадьевич, за превосходный вечер. Надеюсь еще встретиться и при более приятных обстоятельствах.
– Пообещайте одно: хоть немного держите меня в курсе, ладно?
– Искренне обещаю...
– Их там было двое, – сказал Валера. – И я их видел, но...
– Что-то помешало сказать правду следователю? – спросил Самохин.
– Вот именно. Но в тот вечер пришли двое, а вот ушел только один. Второй остался у нее.
– Раньше ты его видел, этого второго?
– А как же! Вот и тетка его тоже знает. Да, теть Поль?
– Да видела... басурмана... – поморщилась Полина Ивановна. – В последние дни он зачастил бывать-то. И сама все: ах, Гриша! Чего не звонил? Почему – то, почему не это? Балаболка! Вот и довела до беды...
– Вас следователь об этом допрашивал?
– Так чего допрашивать-то? Я и сама им сказала, когда спросили, кто в доме бывал. Фамилий-то я не знаю, не интересовалась, а как зовут сказала. Гриша, мол. А вот второго-то я ни разу в ее доме не видала, и откуда взялся, тоже не ведаю. А оно вон как вышло!
– Значит, сказали вы про Григория, назвали его имя, а следователь – он что?
– А я почем знаю? Наше дело какое? Вот то-то и оно! Он говорит: раз в тот день, мол, Гриши тут не было, так и болтать нечего.
– А ты, Валера, говорил о двоих?
– Я-то говорил, да что толку? Опиши, говорит, подробно? А как я его могу описать? Да они оба похожи были. Что один, что второй. Этот, который Григорий, он в последнее время тогда стал часто у хозяйки бывать, тетка правду говорит. Раньше-то все я, когда случалась нужда, помогал ей. Я машину еще в армии водить научился. А теперь ее обычно возил этот Григорий, здоровый такой парень, я так думаю, что он из братвы какой-нибудь. Такому обменные пункты брать, а не сумки за этой... таскать. Так вот и говорил, а Мансуров только рукой махнул – и все.
– Слышь, Валера, а может, у этого Григория с Инной-то Александровной чего было? Любовь там, а? Или просто так, для здоровья?
– Да откуда! – Он небрежно отмахнулся. – У нее же тот старик уже был на примете! Который из мэрии.
