по-прежнему та девчонка, в которую я безумно влюбился в девятнадцать лет.
– Не… не торопи меня. Я не знаю, могу ли дать тебе то, чего ты хочешь.
– Но ты не говоришь «никогда». Боже, Кейт, если есть хоть один шанс… хоть один.
Он поднял ее руку и начал целовать кончики пальцев с такой нежностью, что ей захотелось расплакаться.
– Я не знаю, есть ли у тебя шанс, Патрик! Может, нам никогда не удастся избавиться от багажа прошлого.
Донован переплел свои пальцы с ее пальцами, а другой рукой легко прикоснулся к ее щеке.
– Деревья вырастают из крохотных трещин в скале, Кейт. Трещинка может быть почти незаметной, но это – начало.
Глава 33
В дверь позвонили, когда Джулия ставила в духовку цыпленка с лимоном. Она поспешила к парадному входу, гадая, кто мог прийти поздно вечером в субботу.
На ступенях стоял Чарлз Гамильтон с букетом разноцветных гвоздик и двумя собаками.
– Ты явился на час раньше, Чарлз. Ужин еще только поставлен в духовку, а я не успела принять душ.
– Знаю. Но работа во дворе уже закончена, вот я и решил как последний эгоист притвориться, будто не ориентируюсь во времени.
Она спрятала улыбку в пряных гвоздиках.
– А у собак какой предлог?
– Они хотели навестить Оскара.
– Естественно. Ладно, заходите.
Псы не торопясь потрусили в дом. Подошел Оскар, и началось традиционное обнюхивание. Джулия проводила собак к задней двери, чтобы они смогли побегать во дворе. Чарлз взял ее за подбородок и поцеловал долгим поцелуем.
Она поставила гвоздики в вазу, думая, как быстро они с Чарлзом приобрели удобные для обоих привычки. Они ужинали вместе несколько раз в неделю, иногда в ее доме, иногда у него. Не избавляя от горя, вызванного смертью Сэма, такие отношения очень помогали ей держаться и днем, и ночью. Особенно ночью.
Чарлз усадил ее на диван рядом с собой.
– Давай пообнимаемся.
Она, смеясь, высвободилась.
– Чарлз, это глупо в нашем возрасте!
– Почему все лучшее должно доставаться детям?
– Хороший вопрос, но я считала, что объятия были запрещены еще во времена сексуальной революции.
– Это прекрасный старый обычай, и его стоит вернуть. – Он поигрывал верхней пуговицей ее рубашки. – Так же, как петтинг. Помнишь невыразимое волнение, которое могла пробудить одна-единственная пуговица в давно прошедшие дни нашей юности?
Слегка задыхаясь, Джулия проговорила:
– Неужели ты всегда был таким игривым, а я просто этого не замечала?
– Нет, это Барбара смыла с меня лишний крахмал. Невозможно было жить с ней и оставаться пуритански-чопорным. Тебя не раздражает, когда я упоминаю о ней?
– Я могу воспринимать наши отношения как подобие тайника, но упоминание о Барбаре, Сэме или наших детях возвращает меня к реальности.
– Тогда вернемся к объятиям и будем притворяться, что мы подростки. – Он подхватил ее и опустил на ковер, потом снова поцеловал. – Если бы нам было по шестнадцать, я могу представить, как бы мы возбудились – свалились бы с дивана и даже не заметили этого.
– Сейчас, однако, надо быть осторожными, чтобы не причинить вреда нашим стареющим суставам. – Ее руки обхватили его. – Должна сказать, что не все части твоего тела состарились.
Чарлз вернулся к пуговицам на ее рубашке.
– Интересно, смогу ли я добраться до второго слоя одежды до ужина?
Джулии всегда нравилось чувство юмора Чарлза, но эта глубоко скрытая, мило-глуповатая сторона его натуры была новой для нее. Приятно, что кто-то, кого она знала почти всю жизнь, еще мог удивлять ее. Дрожащим подростковым голоском она проговорила:
– Я хорошая девочка. Моя мама говорит, если я позволю мужчине прикасаться ко мне вот так, то он не будет уважать меня на следующее утро.
Чарлз поиграл бровями.
– Поверь мне, детка, чем больше я буду трогать тебя сегодня, тем больше буду уважать завтра.
Она хихикала, а он расстегивал последние пуговки, когда открылась входная дверь и вошли Кейт и Донован с касками в руках. Наступил всеобщий паралич. Кейт замерла, открыв рот, Донован был словно громом поражен, а Джулия жалела, что не умерла на месте.
