тревога. Поначалу я даже не знал, как рассказать об этом Джулии.
Надо отдать Джулии должное – она бесстрашна. В том смысле, что за себя ей страшно не бывает. Вот когда я ухожу бродить по диким, заросшим кустарником просторам – туда, где слоны, малознакомые и совсем незнакомые львы, леопарды и змеи, а то и браконьеры, – она боится за мою жизнь. Но за свою, похоже, нет. Ни разу не видел, чтобы она выказывала страх, даже в опасной ситуации. Такова черта ее личности – печься не о себе, а о других, отдавать им всю душу, часто не считаясь с собой.
Когда я передал ей свой разговор со знакомой, у нее сжалось сердце. Она знала, что я ни за что не брошу дикие земли. Это все равно что предать Рафики. Я предложил Джулии, ради ее же безопасности, на какое-то время покинуть меня. Она не захотела даже слышать об этом и сразу завела разговор о том, что угрожает мне.
Между тем в Габороне по инициативе директора Департамента охраны дикой природы и национальных парков Найджела Хантера была устроена встреча с целью обсуждения дальнейшей судьбы Рафики. Кроме нас на ней присутствовали управляющий, заместитель директора и ряд других чиновников. Я заявил, что нельзя связывать дальнейшую судьбу Рафики с происшедшим инцидентом, даже если Фьюрейя и была виновна, поскольку Рафики тут ни при чем, и у меня есть доказательства, что в ночь на 29 октября она находилась близ моего лагеря. На этой встрече я впервые понял, что происходит. Затеявшие всю эту возню желали избавиться не столько от Рафики, сколько от меня.
На замечание Джулии, что вина Фьюрейи еще окончательно не доказана, в зале раздались смешки. Однако сомнение уже поселилось в душах присутствующих.
Я заявил, что если львы и в самом деле причастны к случившемуся, то тем более следует поставить вопрос об ограждении лагерей. Почему дом управляющего обнесен проволокой с током, а по крайней мере два лагеря, где живут его работники, не ограждены вообще? Страсти накалились. Управляющий заявил, что тот, кто держит злую собаку, должен держать ее под замком, а не выпускать к людям. Поняв, на что он намекает, я возразил, что Фьюрейя и детеныши были дикими, а не одомашненными львами, и напомнил его же собственные слова, сказанные много недель назад, что мои львы не показались ему опасными.
Последним взял слово директор Департамента. Он сказал, что его ведомство также понесло потери в результате нападений львов и других хищников. Но по закону уничтожаются только животные, непосредственно виновные в гибели людей, а значит, Рафики никто не имеет права тронуть. Он завершил встречу заявлением, что разбор ситуации будет продолжен – необходимо собрать всех членов Ассоциации землевладельцев и решить, останется ли Рафики здесь или ее придется переселить.
Похоже, теперь ее судьба зависела от владельцев земель. По ботсванским законам, если собственник сочтет того или иного зверя опасным или нежелательным, он имеет право обратиться в Департамент за помощью в наведении порядка. Вот почему директор хотел выяснить мнение местных землевладельцев, прежде чем вынести решение. Как частное лицо, он был на нашей с Рафики стороне. Но уже тогда ему становились ясны истинные причины поведения некоторых богатеев.
И до, и во время, и после встречи он твердил всем и каждому, что. если бы Рафики находилась на территории одного из подведомственных ему национальных парков, Департаменту не нужно было бы принимать против нее какие-либо меры. Но увы, и Рафики, и Фьюрейя, и детеныши жили на частных землях, где ситуация совсем иная.
Недостаточная охрана принадлежащей государству фауны на этих территориях приводила к ежегодной массовой гибели животных. И Рафики тоже была лишена той обеспечиваемой законом защиты, какую имели львы в национальных парках. Собственно, законов, которые обязывали бы владельцев охранять фауну своих земель, как таковых не было. Перемены необходимы – ведь речь идет о спасении одного из национальных богатств страны.
А в сущности, что значит «владение землей»? В частности, «владение дикими землями»? Не есть ли это созданный человеком миф? Как ты можешь «иметь в собственности» землю, которая существовала до твоего рождения и никуда не исчезнет с окончанием твоего жизненного пути? Нет, я не верю, что ты можешь этой землей «владеть», но ты можешь быть ей защитником. Да в общем-то, если разобраться, то это дикие земли владеют нами, а не наоборот. Человек, живущий на них, является их частью – не большей и не меньшей важности, чем лев, зебра или термит. Земля кормила и кормит всех. Дело лишь в том, что благоговение перед дикими землями, как и перед жизнью в целом, имевшее место в прошлом, ныне утрачено. Нужно присмотреться к тем народам и племенам, которые до сих пор сохранили это благоговение – американским индейцам, последним бушменам, последним истинным австралийским аборигенам, – и понять их. Нужно только захотеть этого. Священное не может находиться в чьей-то собственности, а для меня дикие земли священны.
Но ведь автор постоянно пишет «мои львы», скажет читатель. Не стоит ловить меня на слове. Я никогда не считал, что они мне принадлежат. Мне это и в голову не приходило – может быть, потому, что в основе наших отношений лежало уважение. Если мы со вниманием отнесемся к закону Природы, то поймем, что те, у кого дикие сердца, не могут быть ничьей собственностью. Наверное, я повторяюсь, но претензия человека «владеть» чем-то принадлежащим дикому миру оскорбляет меня. Разве крупица песка со дна высохшего русла или опавший лист, гонимый ветром по земле, высокий холм или орел, парящий в небесах, могут находиться «в собственности»? Впрочем, эта точка зрения едва ли могла повлиять на судьбу бедняжки Рафики.
Встреча, призванная решить ее участь, состоялась в начале декабря в Йоханнесбурге. Помимо директора Департамента и нескольких землевладельцев на ней присутствовала также моя сподвижница Розанна Сейвори. Она привезла с собой документы, где излагались факты и гипотезы, связанные со смертью Исаака и заставляющие усомниться в виновности львов в происшедшем. Кроме того, у меня было заявление моего друга Джиппи, смотрителя лагеря, через который не раз проходили мои львы. Джиппи видел их куда чаще, чем любой землевладелец, и его комментарии могли быть очень важны при оценке поведения львов.
На встрече присутствовали не все владельцы земель – это значило, что любое принятое решение не будет полностью демократичным. Но, как выяснилось, это не имело особого значения, так как решение уже было принято теми, кто хотел, чтобы мы с Рафики убрались отсюда.
Перед началом встречи Розанна вручила директору Департамента экземпляр подготовленного ею документа. Увидев это, к ним рванулся председатель Ассоциации землевладельцев и прервал их разговор.
С самого начала лейтмотив встречи был ясен: Рафики надо убрать. Я попросил позволения зачитать заявление Джиппи и объяснил, почему считаю это важным и уместным. (Пока я читал, меня неоднократно пытался прервать все тот же предводитель землевладельцев, крича, что я заболтался, но я продолжал, стараясь не обращать на него внимания.)
Джиппи сообщал, что мои львы, как и другие, приходили к его лагерю, где была водоносная скважина, но ни разу не причинили ему беспокойства. Он также указал, что, пока лагерь, где он жил с женой и двумя детьми, не был обнесен оградой, львы неоднократно крали оттуда мясо, которое он намеревался
