приготовить себе на обед. «Я доложил об этом начальству, – писал Джиппи, – и мне выделили временную ограду, но только Гарет поставил мне постоянную, и теперь мое жилище в безопасности». Джиппи сообщал также, что мои львы ничем не отличаются от остальных живущих на этих землях и у него ни разу не было повода жаловаться на их поведение.
К сожалению, заявление Джиппи никак не повлияло на общую атмосферу собрания. Возможно, дело повернулось бы иначе, если бы директор заповедника Чартер Брюс Петти присутствовал на встрече или прислал свое заявление. Но владельцы земель, где расположен его заповедник (они же платили ему жалованье), отговорили его.
Брюс мог бы подтвердить, что за годы своей работы на территории, которую чаще всего посещали мои львы, он не заметил в их поведении ничего опасного, что они ни разу не демонстрировали агрессивности по отношению к нему или его работникам, что, с его точки зрения, мой проект доказал свою ценность и возымел успех. Но Брюса на встрече не было, и эти суждения так и остались невысказанными.
Зато прозвучало заявление директора-распорядителя турфирмы, где работал Исаак. Он обещал выделить десять тысяч рэндов для устройства загона, где будет содержаться Рафики перед депортацией из региона. После этого загон можно использовать для содержания других животных, предназначенных для продажи.
Многие землевладельцы зааплодировали в знак одобрения, а председатель Ассоциации отметил, что это очень щедрый жест. Я пришел в ужас. Рафики никогда не знала неволи и к тому же носила в себе детенышей. Какой травмой будет для нее заключение в клетку! Я высказал все это директору- распорядителю, добавив, что лучше бы ему потратить деньги на сооружение оград вокруг жилищ своих же работников. Тем не менее было ясно – участь Рафики предрешена. Мне давалось два месяца, чтобы подыскать для нее другой заповедник, все это время она должна находиться под неусыпным моим наблюдением и как можно ближе к лагерю – для этого я должен обеспечивать ее тушами импал. Директор Департамента предлагал просто снабдить ее ошейником с радиопередатчиком, контролируя таким образом ее перемещения, и такой же ошейник надеть еще на какого-нибудь льва, чтобы определить, чаще ли она подходит к человеческому жилью, нежели другой, наугад взятый лев. Но землевладельцы были не согласны с этим и настаивали на ее изгнании. Один из них, чьи владения входили в состав заповедника Чартер, был в отношении меня просто агрессивен.
Тут уж я не утерпел. Вспыхнув, я заявил своим оппонентам, что их намерения не составляют для меня тайны. Им просто хочется от меня избавиться! Черта с два! Я сказал, что, как только подберу новый заповедник для Рафики, снова вернусь сюда.
В зале воцарилась тишина. Этого от меня не ожидал никто. Все думали, что я навсегда удалюсь вместе с Рафики. Наконец председатель Ассоциации спросил:
– А ты согласовал с кем-нибудь свое желание оставаться здесь и дальше?
Его слова повисли в воздухе. У меня не было ответа. Атмосфера накалилась так, что никто уже не скрывал своего стремления отделаться от меня. Им было не понять, что я боролся не за своих львов и даже не за львов Тули, а вообще за эти беззащитные дикие земли и их бессловесных обитателей.
После встречи я подошел к директору Департамента. Вид у него был печальный. Теперь, когда землевладельцы окончательно решили, что Рафики нужно увезти отсюда, изменить ничего было нельзя. «Если бы эти земли были национальным парком! – подумал я. – Тогда моя львица не стала бы жертвой политических интрижек людей – ее просто оставили бы в покое».
Во второй половине того же дня я отправился к прорицательнице. К моему удивлению, она почти дословно повторила все, что рассказывала моей знакомой, и снова предупредила, что наши жизни в опасности:
– Ты же не один. У тебя есть подруга. Уезжай отсюда хоть ради нее. Если все же решишь остаться, будь бдителен и не выпускай из рук оружия.
Дальше она сказала еще более страшные вещи:
– На тебя могут напасть двое. Они подкрадутся к тебе сзади.
Когда я спросил насчет Рафики, она ответила, что бедняжку также следует увезти, ибо и ее жизнь в опасности. Это я знал и без нее.
– А что же все-таки случилось с Исааком?
– Его каким-то образом выманили во тьму два-три человека. Мне известны их инициалы. Они оглушили его ударом по голове и приволокли на песчаное русло реки, а там добили и оттащили туда, где его нашли львы.
Прорицательница сказала, что Исааку было известно о темных делах, творящихся в лагере, и спросила, не случилось ли там в прошлом кражи. Потрясенный, я сообщил ей о ружье.
– Не только. Там было кое-что посерьезнее. Может быть, слоновая кость, драгоценные камни. Может, они занимались контрабандой.
Потом она сказала нечто совершенно неожиданное:
– Они боятся, что ты знаешь обо всех их делишках, хотя на самом деле это не так. Или боятся, что ты о них выведаешь. А что? Ты для них страшнее любого полицейского! Ты же наблюдаешь за всем!
Я покинул прорицательницу, не в силах поверить тому, что она рассказала. Она заявила, что Исаака приволокли на песчаное русло реки. Действительно, там были обнаружены следы крови и остатки его одежды. Потом его еще волокли долго-долго. «Если все остальное, что она рассказала, правда, – думал я про себя, – то дело это гораздо страшнее и сложнее, чем мы себе представляли».
Тут я вспомнил, что год назад получил письмо от члена весьма бдительной британской лоббистской группы по защите животных, где было написано следующее: «Тебе приходилось когда-нибудь слышать о том, что из Ботсваны в Южную Африку через Тули вывозят слоновую кость? Мне сообщили, что в этом замешаны многие южноафриканские землевладельцы, имеющие в своих владениях взлетно-посадочные полосы». Значит, через Ботсвану вот уже много лет проходит путь контрабандистов, вывозящих слоновую кость в Южную Африку. Действительно, в октябре 1988 года одна из самых крупных в истории партий слоновой кости и рогов носорога была перехвачена на пограничном посту Касангула на севере Ботсваны.
По – моему, нет ничего удивительного, что контрабанда слоновой кости в Южную Африку шла прямиком через Тули. Долгие годы сотни зимбабвийцев нелегально пробирались через эти земли в Южную Африку, обычно под покровом ночи. А раз так, то теми же путями могли транспортироваться и слоновая кость, и
