«А пожрать бы сейчас не помешало», — подумал Валентин, сглатывая слюну.
Медленно, почти совсем не грея, выползло из-за леса сентябрьское солнце. Туман рассеялся, и Валентин увидел противоположный берег. Там тоже был лес, местами тронутый желтыми мазками осени. Появилась возможность подробнее изучить близлежащие развалины. Когда-то это был красивый кирпичный дом, но пришлось ему перенести большой пожар, и теперь стоял он, страшный и выгоревший. Рядом врастал в землю проржавевший остов легкового автомобиля.
Валентин вспомнил карту. Он давно потерял ее, но держал в голове всю до мельчайших подробностей.
Да, кажется, иду правильно. Теперь по берегу на юг, через карьер, через город, а там будет рукой подать. Даже не верится, что так близко…
Высохла одежда, высохли спички, аккуратно разложенные на большом камне. Валентин оделся и некоторое время скептически разглядывал свои босые ноги. Сапог не было, сапоги остались там же, где и рюкзак. Правый — в канаве по одну сторону шоссе, левый — в канаве по другую сторону. Теперь до сапог, как до Луны. Придется побегать босиком. Валентин вздохнул, перекинул ремень автомата через плечо и пошел по песочку, понадеявшись на всем известный случай. И случай, что самое интересное, не заставил себя долго ждать.
Где-то через полчаса Валентин вдруг услышал странный звук и остановился. Мягко пальцем перевел щеколду предохранителя на автомате. Берег здесь зарос спускающимися к воде ивами, и звук этот — плач, точно, обыкновенный плач! — доносился из-за ив. Валентин пригнулся и в три скачка добежал до деревьев, бесшумно, обдумывая каждое движение, преодолел заросли, замер, всматриваясь.
Валентин узнал его сразу. По стриженному затылку, по черному обтягивающему тощее угловатое тело свитеру. Резвый! Тот сидел на песке, плечи его над выпирающими лопатками вздрагивали. Резвый плакал.
Валентин шагнул на открытое место, выпрямился во весь рост.
— Резвый, — позвал он.
Паренек вскочил, оглянулся, застыл в неудобной позе, увидев наставленный автомат.
— Что скажешь? — спросил его Валентин весело.
— Ненавижу, — буркнул Резвый.
В глазах его блестели слезы, по лицу была размазана грязь, на левой скуле — ссадина.
— Это понятно, — Валентин усмехнулся. — Я удивился бы, ответь ты, что испытываешь ко мне нежную любовь. На «голубого» ты не похож, так что я тебе просто не поверил бы. Поэтому давай договоримся раз и навсегда: мы — враги, ты меня ненавидишь, я тебя… хм… аналогично. Но в данный момент у меня неоспоримое преимущество в лице нашего общего друга, автомата Калашникова, и по правилам я обязан тебя шлепнуть… Ого!
Отработанным движением паренек выхватил нож и метнул его в Валентина. Валентин едва успел уклониться.
— Круто, — признал он. — Не зря они тебя Резвым прозвали… Ладно! С тобой тут болтать у меня нет ни времени, ни желания, — Валентин отступил на четыре шага, не спуская с Резвого глаз, вытащил из ствола дерева застрявший нож. — Присядь-ка и сними ботинки. Понравились они мне: хорошие, крепкие, армейского образца — таким сносу не будет. Предлагаю по этой причине взаимовыгодный обмен: ты мне — ботинки, я тебе — жизнь. Подходит?
— Сучара е….., — сказал Резвый.
— Уймись, — посоветовал ему Валентин, демонстративно поигрывая ножом в свободной руке. — Целее будешь. Я ведь стрелять и ножи метать еще не разучился.
Резвый понуро сел на песок, начал стаскивать башмаки, швырнул их Валентину.
— Правильное решение, — одобрительно кивнул Валентин. — Жизнь дороже пошлых ботинок. И знаешь, чтобы я случайно не подумал, что ты решил сделку расторгнуть, оставайся пока на месте, так и сиди и, советую, не дергайся.
Валентин быстро обулся. Башмаки оказались на размер меньше, чем нужно, но зато были хорошо разношены.
— Ну пока, — сказал Валентин Резвому. — Передавай там привет своим друзьям.
Валентин повернулся и пошел вдоль берега. Резвый остался сидеть, глядя в песок. Валентин остановился, посмотрел на него, потом вздохнул и отправился дальше.
«Я его жалею, — подумал он. — Мне и в самом деле жалко их всех. Они меня в случае чего не пожалеют, а я их жалею. Выросших в новом мире, в этом хаосе, в страшном кровавом бардаке; не помнящих другого мира, знающих другой мир по неумелым рассказам выживших взрослых. А выжили-то разные, и в большинстве своем — типажи не слишком интеллигентные. Можно себе представить, о чем они способны порассказать молодым любознательным ребятам. И мне этих ребят жаль, потому что я помню другой, лучший, мир… Впрочем, еще вопрос, кто из нас счастливее. Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное…»
Кто-то нагонял Валентина, шел следом. Валентин обернулся. Метрах в тридцати нетвердой походкой вышагивал Резвый.
— Что тебе нужно?! — крикнул ему Валентин. — Мотай к своим. Жить надоело?
Парень молчал.
— Вот идиот, — произнес Валентин с чувством.
Он, оглядываясь, сделал несколько шагов. Резвый отставать не собирался.
«Вот прилип, — подумал Валентин, — что кусок лейкопластыря. Пугануть его, что ли?»
Валентин круто на ходу развернулся и направился к парню. Тот не отступил. Ждал, насупившись.
— Ну, — сказал Валентин, — как говаривали в Одессе, ты имеешь мне что сказать?.. Молчишь? Ну молчи, молчун. Слушай, а может ты чокнутый? Дубинушка, а?
Парень никак не отреагировал на оскорбление. Валентин плюнул зло и двинулся дальше.
«Ведь совсем недавно никакой проблемы не было, — думал он с ожесточением. — А теперь стал жалеть всех и вся в ущерб собственной безопасности. Удивительно, как ты еще протянул столько времени. Одно и остается — подтрунивать над собой…»
Через час они вошли в небольшую деревеньку, пустую и заброшенную. Все здесь было разворовано и разгромлено. И давно. Но сохранилось несколько яблонь; на ветках среди листвы и на земле в траве прятались созревшие яблоки. Валентин забрался в поросший крапивой садик, подобрал несколько штук. Пару жадно схрумкал на месте, не меньше десятка взял с собой, набил карманы. Резвый наблюдал за ним из-за полусгнившего забора голодными глазами. Валентин кинул ему несколько яблок. Паренек отвернулся и стал смотреть в сторону.
— Гордый, — отметил Валентин. — Морду бы сначала умыл, гордый!
Выбираясь из садика, Валентин заметил что-то желтое в траве под крапивой. Присмотрелся. Там лежал хорошо сохранившийся человеческий скелет в истлевшей одежде, обутый в тяжелые кирзовые сапоги. Валентин вытащил нож, срезал крапиву и попытался снять с мертвеца сапоги. Правая нога скелета при этом с хрустом переломилась в коленном суставе. Валентин все-таки освободил обувь, вытряхнул из сапог мусор, потом швырнул их Резвому, сказав:
— Натягивай. Помни мою доброту.
Резвый смотрел в сторону.
— Как хочешь.
Когда минут через пять Валентин обернулся, он увидел, что Резвый, прихрамывая, ковыляет позади в кирзовых сапогах. «Новые сапоги всегда жмут», — подумал Валентин и улыбнулся. В руках Резвый держал по яблоку, откусывал от них прямо на ходу, но, заметив внимание Валентина, отбросил огрызки в сторону. Карманы штанов у Резвого оттопыривались.
Ближе к вечеру Валентин подстрелил кролика. Получилось случайно. Они с Резвым вошли в лес, и там прямо из-под ног выскочил вдруг ушастый серый клубок. Валентин выстрелил одиночным навскидку, и пуля перехватила кролика в прыжке, бросила его на траву. Валентин поднял дергающееся истекающее кровью тельце за заднюю лапу:
— Вот и ужин.
Еще через полчаса Валентин решил сделать привал. Он выбрал овражек посуше, осмотрел его, очистил
