известно, воевать больше некому, а ваши союзники в Европе уже готовятся стать вашими врагами'.
'И мой тесть, как я понял, решил стать первым в числе предателей?'
'Его Величество прежде всего обязан думать о своем народе: Австрия - его семья'.
'Я трижды оставлял на троне этого 'семьянина'. В четвертый раз я не совершу эту ошибку. И, как вам известно, мне не надо указывать путь на Вену я его хорошо освоил!'
Он хотел возразить. Но я не дал ему раскрыть рта:
'Вы хотите войны? Вы ее получите! Под Люценом я уничтожил пруссаков, под Бауценом - русских, а с вами я увижусь в Вене! У меня есть все сведения о вашей армии... к вам засланы тучи шпионов. Я знаю про вас все!'
И я бросил на стол ворох бумаг. Но он даже не потрудился на них взглянуть.
'Вы придумали жалкий мир и хотите гусиным пером отнять у меня завоеванное кровью моих солдат? Но для этого, поверьте, не хватит чернил в вашей чернильнице! Вам надо будет мобилизовать миллионы, как мобилизовал их я, и пролить столько же крови, сколько пролил ее я. Крови, князь, а не чернил! Ваши короли рождены во дворцах и, потерпев хоть сотню поражений, преспокойно возвращаются в свои дворцы, а я... я - сын военного счастья, сын великих побед, и у меня нет ничего, кроме чести и славы... А их я вам не отдам! Я не могу вернуться униженным к своему народу!'
Но он опять затянул старую песню:
'Я проходил мимо ваших солдат. Вы уже набрали детей. Когда их убьют, кого вы призовете в армию? Младенцев?'
В ответ я швырнул ему шляпу под ноги - как и в преж-ние времена, когда он приводил меня в ярость. Но тогда он тотчас бросался ее поднимать, а теперь остался недвижим. И смотрел на меня с иезуитской улыбкой.
Я сказал презренному хитрецу:
'Вы не солдат. Вы не знаете, что такое душа солдата. И вам не понять, что такое привычка презирать человеческую жизнь, когда это нужно. Что для меня эти двести тысяч жизней!'
Потом он будет спекулировать этой фразой... Запишите, Лас-Каз: она вырвалась... это был гнев... я его ненавидел... хотел любой ценой его разозлить... Но ничто не могло пробить его спокойствия. Он был в себе уверен.
И я сказал тогда:
'Единственная ошибка, которую я совершил, - это женитьба на вашей эрцгерцогине. Я попытался влить молодое вино в старые мехи... Но берегитесь: если эта ошибка будет стоить мне империи, то под ее развалинами погибнет весь мир!'
Я посмотрел на шляпу на полу. Он так и не поднял ее.
Я понял - это война! И преспокойно сам поднял свою шляпу. Комедия окончилась.
Уже уходя, он сказал:
'Да, вы не изменились, Сир... Европа и вы никогда не придут к взаимопониманию. Ваши мирные договоры всегда оказывались лишь перемириями, а неудачи только с новой силой толкают вас к войне. Теперь с вами будет воевать вся Европа'.
'Только не забудьте, если вы и вправду решили со мной воевать, что мне от Дрездена куда ближе до Вены, чем вашему императору до Парижа'.
Меттерних молча поклонился. В приемной он сказал Бертье - сказал громко, чтобы я услышал: 'Ваш повелитель попросту сошел с ума'.
И тесть вступил в войну против меня. Первые двести тысяч австрийских войск присоединились к коалиции. Счастье, как говорят на моей родине, 'не уставало показывать мне свою задницу'.
Собираясь проучить 'дедушку Франца', я хотел быть спокоен за тыл. Мог ли я оставить у себя за спиной великого интригана? Присутствие Фуше в Париже стало невозможным. Я велел привезти его ко мне в Дрезден.
'Поручаю вам генерал-губернаторство в Пруссии - я принял окончательное решение упразднить это гнусное королевство, как только его разгромлю'.
В глазах мерзавца было написано: 'Но для этого вам надо его разгромить, во что я не очень верю... да и вы тоже!' После чего он поблагодарил меня за оказанную честь и удалился.
Вскоре я узнал, что убрал его из Парижа вовремя. Оказалось, по дороге ко мне он остановился в лагере у Ожеро, и оба будущих предателя имели беседу, о которой мне донес осведомитель. 'К несчастью, мы хорошо научили сражаться наших врагов, теперь они умеют нас бить, - сказал Фуше. - Боюсь, что эта война покончит со всеми нами'. А позже я узнал, что осведомитель передал мне эти слова... по приказу Фуше! Он все надеялся меня образумить. Призывал отказаться от войны и заключить унизительный мир!.. Его бледно-голубые, начисто лишенные блеска, глубоко посаженные мертвенные глаза... я буду помнить их до могилы...
Я разбил русско-австрийскую армию при Дрездене. Насмешка судьбы: на моей стороне сражались три немецких короля, а против меня - два бывших француз-ских генерала - Бернадот и Моро. Моро был воистину блестящий генерал. Он приехал из Америки и по представлению предателя Бернадота стал советником у русского царя. И как только началось сражение - первым ядром был смертельно ранен. Ему ампутировали обе ноги, но спасти его не удалось - истек кровью... Так что Моро совершил длинное путешествие за своей смертью. И я тогда подумал: 'Моя звезда! Опять?..' Но вскоре я буду завидовать даже его мучительной смерти, ибо он нашел ее на поле чести...
Однако тогда, во время Дрезденской битвы, я имел право вновь поверить в свою судьбу. На рассвете князь Шварценберг, еще недавно воевавший со мной против русских, а ныне командовавший войсками моих врагов, дал сигнал к началу сражения. Закончилось оно только к девяти вечера. Тридцать тысяч австрийцев и русских было убито, новые союзники потеряли большую часть артиллерии, весь обоз. Я разгромил их!
Погода в тот день была ужасная - шел чудовищный ливень! Когда я вернулся во дворец, на мне не было сухой нитки. Саксонский король рискнул заключить меня в благодарные объятия и в ответ на него обрушился целый поток воды. Вода была всюду - в мундире, в сапогах. Моя треуголка превратилась в бесформенное месиво. 'Человек, упавший в реку, был бы куда суше', - сказал мой камердинер. Я страшно продрог и чувствовал себя настолько истощенным, что не смог принять даже любимой ванны. Я рухнул в постель и велел не будить меня, что бы ни случилось.
На следующий день надо было преследовать врага и добить его, но... я не мог! Началась какая-то странная болезнь. Мучительно болело все тело, я совершенно обессилел, даже начал думать, что меня отравили... С тру-дом я вернулся к жизни... Судьба стала преследовать меня повсюду, она лишила меня даже результатов завоеванной мною победы!
Едва оправившись от этой странной болезни, я должен был... спасать своих маршалов! Они вдруг стали совершенно беспомощны... Макдональд был разбит в Силезии, и я избавил его от гибели, примчавшись из Дрездена на помощь. Удино потерпел поражение на пути в Берлин, я заменил его Неем... Но и Ней был разбит изменником Бернадотом, и я должен был спасать уже его... Союзники прозвали меня 'Бауценский курьер'. Не забыли свою кровь под Бауценом! Все эти 'малые битвы' уничтожали мою армию, в то время как враг получал новые и новые подкрепления. К тому же в тылу появились отряды немецких партизан и действовали они по образцу варварской России. Мой брат Жером, король Вестфальский, вынужден был оставить свою столицу - туда уже готовились вступить русские войска...
Мне следовало немедля идти на Берлин и занять его. Но маршалы настаивали, чтобы я остался на Рейне. Они опасались длинных переходов. А я настолько обессилел во время странной болезни, что у меня не хватало энергии их переубедить. И я отошел к Лейпцигу.
Там и состоялась главная битва. Это побоище тысячекратно описано моими врагами, как 'битва народов'. Да, против меня сражались все народы Европы мои вчерашние союзники. Так что точнее было бы назвать эту битву 'предательством народов'. Предатель Бернадот, предатель 'дедушка Франц', пруссаки со своим трусливым королем и русские с 'моим братом Александром'. У меня было сто шестьдесят тысяч, у врага в два раза больше. Но я побеждал и с меньшими силами!
Итак, полмиллиона человек сошлись под стенами Лейпцига. Невиданная битва сражение будущего! Судьба Европы!
Но перед битвой я почувствовал мучительную резь в животе. Хотели вызвать врача - я запретил. Моя
