котором упорно пишет Лас-Каз. Я знал не одну пассию Наполеона. И все они с удовольствием сплетничали о своих любовных историях, но никто не упоминал об этом. Хотя не стеснялись рассказывать (как положено французским актрисам) массу подробностей...
Она посмотрела на меня с испугом.
- Вы хотите сказать?..
Она замолчала. В окно был виден осенний парк и слышен шум воды, вращающей колесо мельницы. 'Колесо времени начало вращаться обратно...'
- Я предложу вам вариант... несколько банальный, но я не могу придумать ничего иного. Итак, после Ватерлоо Бонапарт понимает: перст Божий или судьба отвергли его - и удаляется (опять же намек в рукописи!) в монастырь замаливать кровь, пролитую в бесчисленных войнах.
- Богомольный Бонапарт? Как бы он сам расхохотался!
- Кто знает, кто знает, что делает с людьми подлинное несчастье... Я пишу сейчас биографию некоего Рансе. Этот блестящий аристократ, атеист, великий донжуан закончил свою жизнь... монахом!
- Ах, значит, вы... пишете?
Легкая усмешка в уголках любимого рта. Но я не собираюсь ее замечать.
- Двойник... будем называть его 'Император'... возвращается в Париж. Наполеон поручает ему выиграть свою 'последнюю битву'. Первая задача 'Императора' - продиктовать воспоминания, создать образ для истории, который должен жить после его смерти... Именно с 'Императором' и знакомится Лас-Каз в Елисейском дворце. Поэтому, как говорится в рукописи, после Ватерлоо 'Императора' с трудом узнают Гортензия и Люсьен...
- И двойник смог продиктовать книгу, поразившую всю просвещенную Европу?
- Возможно даже, что он писал за Наполеона его поэтические бюллетени. Недаром в рукописи 'Император' постоянно и удивительно точно их цитирует... А потом - героический финал: он завершил текст 'мемориала', и верный Киприани сделал то, о чем 'Император' договорился с Бонапартом: в игру вступил мышьяк.
- Двойник был способен даже на самоубийство? - Она не скрывает насмешки.
- Он давно чувствовал себя больше Наполеоном, чем сам Наполеон. Он был 'Император'!
Молчание.
- Вы ждете, что я скажу? Мой вопрос: зачем вам было писать о нем от имени Лас-Каза? Могли бы от своего. Вы знали Бонапарта, и он знал вас. Интересно, от чьего имени вы напишете обо мне?..
Злость не идет ей. На прелестном лобике вздувается жила.
- Ваши вечные игры!
Мне приходится ее разубеждать.
В это время раздается зычный голос:
- Я вынужден прервать ваш спор, мои дорогие друзья. Прошу прощения, но я отважусь сказать по- солдат-ски - какой к чертям двойник!
В дверях появился барон.
- Какая чепуха! Я служил с молодым Бонапартом в Валансе и был его адъютантом во время Итальянской кампании. Я был с ним на Аркольском мосту и схлопотал там две пули. А он, находившийся в самой гуще боя, единственный не имел даже царапины. Он был заговоренный, клянусь!.. И я сразу узнал его в рукописи. Здесь полно его словечек. И здесь его главная черта: никогда и никакого раскаяния! Никаких угрызений совести! Он радостно и точно указывает количество убитых, причем с сознанием исполненного долга. А погибли миллионы, доживают искалеченными - сотни тысяч! Я не забуду несчастного графа Моранди, у которого убили трех сыновей. Он сошел с ума и выкрикивал одну фразу: 'Должен ли Господь просить у меня прощения?'
Мы вышли в парк. Я гляжу на вершину Монблана и горящее в закате Женевское озеро. Золотистые облака затянули горизонт. Но нет на свете нашей подруги, которая насладилась бы этим зрелищем, как нет и Бонапарта... который, впрочем, не заметил бы его...
Да, никого уже нет... никого из тех могущественных владык Европы, с которыми довелось беседовать ему и мне. Умер русский царь, умер 'дедушка Франц', умер английский король, умер Людовик Восемнадцатый, умер папа Пий Седьмой... Осталась только эта таинственная стопка бумаги, исписанной торопливым почерком.
Жюльетта шепчет:
- Но зачем-то Господь его к нам послал?
- Или дьявол, - говорит барон.
Ветер затих, и в тишине - только говор ручья, вращающего жернова мельницы.
Я молчу. Вспоминаю слова, которые писал о нем тот единственный немец, который его не предал.
Гёте написал мне из Бадена: 'Каждый чувствует, что за его историей скрывается нечто. Только никто не знает - что...'
