Он замолчал.
Последняя фраза мгновенно разлетелась по Парижу.
Впрочем, для того он и сказал ее нашему славному публицисту...
Из Палаты приносят проект отречения. Его подготовил Фуше.
Удивительный тип этот Фуше! У него мертвенно-бледное лицо - лицо трупа. В день гибели Робеспьера он все организовал, но выступали другие. Так и сегодня - выступал Лафайет, но все организовал он, Фуше.
- Мы теряем драгоценное время, - говорит Люсьен. - Умоляю, Сир, объявите мерзавцев вне закона. Велите! Решайтесь!
Император долго молчит. Наконец отвечает - глухим голосом:
- Я решился.
Он подходит к столу, берет перо. Быстро пишет.
- Читай, - говорит он брату.
Люсьен берет бумагу и, побледнев, читает вслух:
- 'Моя политическая карьера окончена... Я отрекаюсь от престола в пользу моего сына Наполеона Второго...'
Неужели он не понимает: союзники не пойдут на это! Никогда и ни за что! Не для того они приходят в Париж...
Люсьен умоляет брата подождать, но император странно торопливо подписывает отречение.
- Передай его нашим глупцам. И скажи: уже вскоре они потеряют все, ради чего меня предали. У Лафайета не будет его республики, а у Фуше - его министерского поста.
Братья выходят в сад. Люсьен продолжает уговаривать. Он тычет пальцем в ревущий людской поток за оградой, откуда слышны бесконечные приветствия императору и проклятия депутатам.
- Они умоляют вас: 'К оружию!' Вся Франция, Сир, сегодня провозглашает: 'Да здравствует император!' Вы никогда не были так любимы! Мы разгоним депутатскую сволочь... как когда-то, восемнадцатого брюмера*. Нет, куда легче!
Император отвечает слишком громко - будто всем нам:
- Восемнадцатого брюмера я обнажил шпагу ради Франции. Сегодня я должен вложить ее в ножны, я не хочу гражданской войны. Я не могу залить страну кровью. Я не буду императором Жакерии.
Он снимает треуголку и стоит с обнаженной головой, отвечая на приветствия толпы.
Потом братья отходят в сторону от свиты. Теперь они стоят прямо под моим окном. И я слышу шепот Люсьена:
- Слова, красивые слова... Что с тобой? Я тебя не понимаю. Неужели ты так устал? Ты постарел? Или... ты что-то задумал?
Император не отвечает.
За решеткой все идут люди. И кричат до хрипоты: 'К оружию! Да здравствует император!'
'Ты что-то задумал?' Эта фраза уже тогда озадачила меня. И потом я не раз вспоминал вопрос Люсьена.
Вечером мы узнаем: Фуше уже ведет переговоры с союзниками. Они хотят одного: возвращения Бурбонов. Мечта о династии умирает на глазах. Но император остается в странном бездействии.
Приезжает маршал Даву, путано объясняет:
- Пока вы в Париже, Сир, Фуше опасается народного восстания...
Император усмехается:
- И вы хотите, чтобы я...
Этим 'вы' император соединяет маршала с изменниками.
Даву жалко бормочет:
- Новое правительство просит, Сир... покинуть дворец... и Париж.
Император молча выходит из комнаты.
Растерянный Даву уезжает.
Вечером появляется сам Фуше. Тощая фигура, тонкие бесцветные губы, угодливо склоненная голова. Но в рыбьих глазках - постоянная насмешка.
- Ваше Величество, я пришел как глава временного правительства.
Он не желает скрывать свое торжество.
Император улыбается:
- Я в первый раз вижу вас поглупевшим. Вам нельзя повелевать, Фуше. Цезарем рождаются, впрочем, как и слугой. Вы - великолепный слуга... Но в одном вы правы: ваше правительство - временное. Очень временное. Надеюсь, после его конца вы вновь приобретете те качества умного слуги, за которые я прощал вам столь многое.
- Я и пришел послужить вам, Сир. Вам следует покинуть дворец. И как можно скорее - Францию. Я не хотел бы, чтобы вас захватили союзники. Блюхер обещает повесить вас на первом суку... Сир.
И опять - торжество в глазах.
- Что ж, Блюхер прав в своей ненависти ко мне. Это от страха. Я столько раз бил его... И если бы вы не предали меня, ни один пруссак не ушел бы за Рейн.
И тогда Фуше сказал... клянусь, я слышал это, ясно слышал!
- Но, по-моему... вы сами захотели, чтобы вас предали? Вы сами предоставили нам эту возможность. И вы не заставите меня поверить, Сир, во все глупости, которые вы наговорили Констану и вашему брату. - (Фуше, как всегда, отлично осведомлен обо всем.) - Вот только для чего вы это сделали, я не понял.
- Вам трудно поверить, что польза Франции, безопасность Парижа могут быть для кого-нибудь превыше всего?
- Для 'кого-нибудь', но не для вас, Сир. Я никогда не поверю, что есть хоть что-то на свете, ради чего вы согласитесь перестать воевать.
Оба помолчали. Наконец Фуше спросил:
- Вы действительно думаете уехать в Америку?
- И я уверен, что вы уже предупредили об этом англичан, - усмехнулся император.
Фуше молчит. Наконец произносит:
- Я дам вам охранную грамоту от имени правительства.
- Временного, не забывайте постоянно добавлять это слово. От имени временного правительства императору Франции и королю Италии охранную грамоту даст вчерашний убийца короля. Смешно.
- А по-моему, логично. Убийце герцога Энгиенского даст охранную грамоту убийца Людовика Шестнадцатого, - отвечает Фуше. И добавляет: - Полжизни бы отдал, чтобы понять: что же вы задумали?
- Этого вам никогда не понять. Точнее - не дано понять. Мечты цезаря и мечты лакея такие разные...
Фуше молча откланивается.
Император объявил:
- Мы покинем дворец, коли они так настаивают. Утром мы отправимся в порт Экс. А оттуда...
Он замолчал.
- В Америку? - не выдержал я.
- В Америку... - как эхо повторил он. - Но по дороге заедем в Мальмезон.
Тут заговорил кто-то из придворных (кажется, граф Бертран):
- Но, Сир, осмелюсь сказать, нельзя терять времени. Союзники вот-вот войдут в Париж. Роялисты охотятся за вами...
Он не ответил. Пошел принимать свою любимую ванну...
Вскоре император позвал меня.
Он лежал в ванне и читал 'Записки о Галльской войне' Юлия Цезаря. Я вошел, держа в руках предусмотрительно взятую с собой тетрадь - решил записывать в нее важные события и мысли императора.
Он одобрительно посмотрел на мою тетрадь:
- Спрашивайте, Лас-Каз.
- Сир, почему вы не повесили Фуше и Талейрана?
- А зачем? Талейран слишком любил деньги и женщин. Покуда он знал, что при мне можно хорошо зарабатывать и хорошо е...ся, - (император любит солдатские выражения), - он служил мне верой и правдой. Умнейший человек! Сохрани я его, я и сегодня сидел бы на троне. За ним просто надо было
