биения его не почувствовал... Из раны мелкими каплями сочилась кровь... Не зная, зачем, я вдруг схватил его и встряхнул... тело... упало на прежнее место... Постояв над ним некоторое время, я уже хотел уходить, но мое внимание было привлечено легким дрожанием века в левом глазу... Лицо... конвульсивно вздрагивало... все сильнее и сильнее... Вдруг его левый глаз начал приоткрываться... задрожало правое веко и... оба глаза... с выражением дьявольской злобы впились в меня... '
И тут начинается обычная сцена из триллеров всех времен и народов 'дьявол оживает'...
'Случилось невероятное. Неистовым, резким движением... Распутин вскочил на ноги... Изо рта у него шла пена. Он был ужасен. Комната огласилась диким ревом, и я увидел, как мелькнули сведенные судорогой пальцы. Вот они, как раскаленное железо, впились в мое плечо и старались схватить за горло... Оживший Распутин хриплым шепотом повторял мое имя... Обуявший меня ужас не сравним ни с чем... Я пытался вырваться, но железные тиски держали с невероятной силой... В этом отравленном и прострелянном трупе, поднятым темными силоми для отмщения своей гибели, было до того страшное, чудовищное... я рванулся и последним невероятным усилием вырвался. Распутин, хрипя, повалился на спину, держа в руке мой погон, оборванный им... Я бросился наверх, к Пуришкевичу... 'Скорее... револьвер! Стреляйте, он жив!'... Распутин на четвереньках карабкался по ступенькам лестницы'.
А в это время Пуришкевич, закурив, 'медленно прохаживался в кабинете наверху'. И вдруг 'какая-то внутренняя сила' подтолкнула его к столу, где лежал его 'соваж', и заставила положить револьвер в карман брюк. Потом опять-таки 'под давлением неведомой силы' он выходит на лестницу. И там слышит 'нечеловеческий крик Феликса: 'Пуришкевич, стреляйте! Стреляйте! Он жив! Он убегает!' И видит Юсупова. 'На нем буквально не было лица, прекрасные... глаза лезли из орбит... в полубессознательном состоянии... не видя почти меня, с обезумевшим взглядом... кинулся на половину своих родителей... До меня стали доноситься чьи-то... грузные шаги, пробиравшиеся к выходной двери'.
Выхватив 'соваж', Пуришкевич бегом бросается вниз по лестнице. 'Григорий Распутин... которого я полчаса назад созерцал при последнем издыхании... переваливаясь с боку на бок, быстро бежал по рыхлому снегу во дворе дворца вдоль решетки'.
Пуришкевич 'не мог поверить своим глазам', но тут он услышал громкий крик Распутина на бегу: 'Феликс, Феликс... все скажу Царице!' И он 'бросился за ним вдогонку и выстрелил... в ночной тишине раздался чрезвычайно громкий звук'.
И - промах! 'Распутин поддал ходу'. Пуришкевич 'вторично выстрелил на бегу и опять промахнулся'. Распутин уже подбегал к воротам. Тогда Пуришкевич 'укусил себя за кисть руки... чтобы заставить себя сосредоточиться', и третьим выстрелом 'попал ему в спину... он остановился'. Четвертым выстрелом 'попал ему в голову... и он снопом упал... в снег и задергал головой'.
Распутин вытянутыми руками скреб снег. И подбежавший Пуришкевич с яростью 'ударил его ногой в висок'...
Но при этом Пуришкевич почему-то не слышит и не видит, как в ночной тишине его окликает выбежавший во двор Феликс.
Юсупов: 'Два выстрела прогремели... Выскочив на парадную лестницу, я побежал вдоль Мойки, чтобы встретить Распутина в случае промаха Пуришкевича... я сам был безоружен, потому что отдал револьвер великому князю... Всех ворот (ведущих из двора. - Э. Р. ) было трое, и лишь средние не заперты. Через решетку я увидел, что именно к этим влекло Распутина звериное чутье... Раздался третий выстрел... потом четвертый... Я увидел, как Распутин покачнулся и упал у снежного сугроба... Пуришкевич подбежал к нему и остановился возле тела... Я его окликнул, но он не слышал... '
Пуришкевич проходит через дом на главный подъезд и сообщает солдатам, что убил 'Гришку, врага России и царя'. Услышав их радостное одобрение, он велит немедленно оттащить труп от решетки. А Феликс со двора видит, 'как от ворот к тому месту, где находился труп, направлялся городовой... Городового я задержал на пути. Разговаривая с ним, я нарочно повернулся лицом к сугробу, так что городовой вынужден был стоять спиной к тому месту, где лежал Распутин.
- Ваше сиятельство, тут были выстрелы... Не случилось ли чего?
- Ничего серьезного... у меня сегодня была вечеринка... один из моих товарищей, выпив лишнее, стал стрелять. И городовой ушел'.
Но осталось иное описание случившегося. И принадлежит оно... тому самому городовому Власюку, с которым разговаривал Феликс. Процитируем еще раз его показания: 'Я увидел, что по двору этого дома идут в направлении калитки два человека в кителях и без фуражек, в которых я узнал князя Юсупова и его дворецкого Бужинского. Последнего я спросил, кто стрелял. Он ответил, что никаких выстрелов не слышал... кажется и князь сказал, что не слышал'. И Власюк ушел.
По словам Феликса, после его беседы с городовым Распутина втаскивают в дом два солдата и кладут на нижнюю площадку лестницы, около подвала, где мужик недавно пировал с князем.
Юсупов: 'Из многочисленных ран его обильно текла кровь. Верхняя люстра бросала свет на голову, и было видно до мельчайших подробностей его изуродованное ударами и кровоподтеками лицо'.
Все-таки Феликса и Распутина, видимо, связывало нечто патологическое, больное... 'Меня непреодолимо влекло к этому окровавленному трупу... я уже не в силах был бороться с собой... Злоба и ярость душили меня. Какое-то необъяснимое состояние овладело мной. Я ринулся на труп, начал избивать его резиновой палкой (гантелей, подаренной Маклаковым. - Э. Р. ). В бешенстве и остервенении я бил, куда попало. Все Божеские и человеческие законы... были попраны... '
Пуришкевич приказал солдатам оттащить Феликса. И его, 'сплошь забрызганного кровью... усадили... на диван в кабинете... на него страшно было смотреть... с блуждающим взглядом, с подергивающимся лицом, бессмысленно повторявший: 'Феликс... Феликс... ' Пуришкевич никогда не сможет забыть, как князь колотил мужика двухфунтовой гантелей...
Но самое поразительное - Распутин еще был жив! 'Он хрипел, у него закатывался зрачок правого глаза и глядел на меня бессмысленно и ужасно... этот глаз я до сих пор вижу перед собой'.
Пуришкевич велел спеленать труп, и побыстрее... Но, видимо, Бужинский рассказал ему о приходе городового, спрашивавшего про стрельбу. Боясь, что тот доложит своему начальству, Пуришкевич приказал позвать городового.
Власюк вновь пришел. И состоялся разговор, в общих чертах описанный одинаково всеми - Пуришкевичем, Власюком и Юсуповым. Приведем версию Пуришкевича:
' - Ответь мне по совести: ты любишь батюшку-царя и мать-Россию? Ты хочешь победы русскому оружию над немцем?
- Так точно, ваше превосходительство!
- А знаешь ли ты, кто злейший враг царя и России, кто мешает нам воевать, кто нам сажает разных Штюрмеров и всяких немцев в правители, кто царицу в руки забрал и через нее расправляется с Россией?
- Так точно... знаю... Гришка Распутин.
- Ну, братец, его уже нет, мы убили его и стреляли сейчас по нему. Можешь ли сказать, если спросят: знать не знаю и ведать не ведаю? Сумеешь ли ты... молчать?'
Но городовой отвечает опасно: 'Так что если спросят меня не под присягой, то ничего не скажу... а коли на присягу поведут, тут делать нечего - раскрою всю правду, грех соврать будет'... И Власюк снова уходит - чтобы тотчас доложить начальству весь разговор с Пуришкевичем.
Все было кончено - труп, завернутый в сукно и туго перетянутый веревкой, лежал в столовой. В это время во дворец (как отмечают оба - и Феликс, и Пуришкевич) после своей странной и безуспешной поездки вернулся великий князь Дмитрий Павлович - уже на своем автомобиле.
И начались сборы в дорогу - нужно было вывозить труп. Приближался рассвет, так что все торопились. Феликса решили не брать, 'передали его в руки слуг с просьбой помочь ему... обмыться, переодеться'.
Ехали еще во мгле. Освещение было скудное, дорога 'скверная... и тело подпрыгивало, несмотря на солдата, сидевшего на нем. Наконец, показался мост, с которого должны были сбросить в прорубь тело Распутина... и Дмитрий Павлович, сидевший за шофера, замедлил ход и остановился у перил... На одно мгновение осветили сторожевую будку на той стороне моста... Мотор продолжал стучать... '
Все как при будущем расстреле Царской Семьи - много крови, тайный вывоз трупов и тот же звук работающего мотора... Четверо - солдат, поручик Сухотин, Лазаверт и Пуришкевич - 'раскачав труп Распутина, с силой бросили его в прорубь, забыв привязать к трупу цепями гири'. При этом, пишет Пуришкевич, великий князь Дмитрий Павлович стоял перед машиной 'настороже' - рука 'царственного
