- Вот пальну в тебя, клянусь аллахом! Будешь знать!
- За что же?
- Столько ждать заставил. Все глаза проглядел.
- А как же быть, если Наби изволил уйти из лесов сангярских к Салварты?
- Что бы ни было, а знаю: Гахраман-оглы должен нас в, два счета найти!
- Наш Мохсун всю округу облазил!
- Может, Кивич тебе мешал?
- Я ему зарубку на память оставил.
- Какую-такую зарубку?
- Ухо малость поцарапал...
- А не побежит сукин сын доносить?
- Нет! - уверенно отозвался Аллахверди. - Кивич туда вовек не сунется.
- Как знать...
- Говорю же: проучил. - Аллахверди снял хурджин с плеча, опустил на валун, а кизиловую палку сбоку приставил, откинул полу чохи, поправил чуть съехавший набок кинжал. - Я ему, гаду, шею намылил, не как ты, Наби - постращал и пощадил. Я с такими крут! Если что - в куски изорву.
Наби нетерпеливо перебил, думая о главном:
- Ладно, не гомонись. Ты лучше выкладывай - что Хаджар, как Хаджар?
- Держат. Сидит.
- Сибирью не пахнет?
- Пока, вроде, не собираются.
Аллахверди поведал обо всех своих приключениях, о казачьем офицере, увязавшемся за ним, о том, что разузнал через Томаса, и еще о том, что, по приказу сверху, - то ли царь, то. ли наместник распорядился - в Гёрус подкрепление шлют. Аллахверди сообщил и о том, что в народе о гачагах думают-говорят.
Наби и горд, и рад, но главное: Хаджар.
- Зачем же войска шлют, как думаешь?
- Известное дело, чтобы с войском твоим воевать, - проговорил Аллахверди с улыбкой.
- Ну, и сколько у Наби 'войск'?
- По слухам, тыщ десять. Наби усмехнулся в усы.
- А где, любопытно, эта десятитысячная рать?
- У страха глаза велики! - повеселел Аллахверди, хорошо знавший, что гачагов-то наберется не более сотни. И гордо добавил: - Видать, властям в Зангезуре каждый камень гачагом кажется!
Наби посерьезнел:
- А вот сколько их, солдат, казаков с бекским-ханским ополчением?
- Счету им нет! Говорят, и пушек больше сотни приволокли.
- Ну и ну! Ив кого будут палить из этой артиллерии? - подивился Наби этим опасливым небылицам, потешился, нахохотался до слез. - Уж не думают ли они, что мое гачагское воинство по всем губерниям растянулось - от Зангезура и до Ширвана, от Карабаха до Миля и Мугани!..
- Мало того, сказывают, мол, за Наби весь Кавказ стоит, - не без гордости добавил Аллахверди. - И мусульмане, и христиане... армяне и грузины, лезгины и чеченцы, и осетины... И потому падишах, мол, торопит войска, чтобы по Кавказу шарахнуть из пушек, и с той, и с этой стороны!
Такой вот разговор получился, вперемежку быль и небылица. Аллахверди выкладывает, что видел и слышал, а где и распишет, разузорит, посмакует.
- Еще я слышал, что вестовые так и снуют, туда-сюда, от Фитильборга до Кавказа. Среди всего прочего, говорят, что нарочный от уездного начальника с пакетом в Гянджу помчался... Ясное дело, о каземате... о бунте губернатору доложили.
- Постой-постой... Какой еще бунт?
- Из-за Хаджар...
- Может, ее обидели? Задели? Говори!
- Да нет же... кто посмеет ее тронуть!
Наби уже не отстанет, взбеленился, будто ранили, занозили его.
- От них всего можно ожидать! - задыхался Наби. - В камере-одиночке, стены, охрана, шито-крыто...
- Никакой гад не посмеет тронуть Хаджар!
- А зачем же тогда - бунт?
- Говорят, один новоприбывший сукин сын в погонах, что-то сказал ей.
- Что именно?
- Да ты не кипятись... язык без костей... вот и сорвалось словечко...
- Какое словечко? Говори! - Наби душил гнев, грудь вздыбилась, рука, стиснувшая винтовку, дрожит.
- Не даром говорят же мечом ранят - заживет, а словом - нет.
- Вот из-за той самой раны и взбунтовался каземат. Цепи разорвали, загремели, лупят по стенам, по решеткам.
- Что ж получается, - горячо проговорил Наби. - Они там по рукам, по ногам связанные взбунтовались, а мы, вооруженные гачаги, ни черта не можем сделать. Выходит, узники во сто крат смелей нашего брата?
- Так-то оно так... - осторожно подтвердил Аллахверди, желая понемногу охладить гнев уязвленного друга. Потому, разматывая нить разговора, перекинул внимание на утешительные и ободряющие сообщения. - Через кузнеца Томаса узнал я: они там, в тюрьме, все как один возроптали. Даже, знаешь, песни запели.
- Какие еще песни?
- О вас - о тебе и Хаджар! - гордо приосанился Аллахверди. - Те, что из уст в уста переходят! Говорят, даже кое-кто из солдат подхватил, подпевал.
- Ты мне зубы не заговаривай, - перебил Наби, готовый сейчас же рвануться в бой. - Какое слово тот гад сказал?
- Ну, сказал... неважно, какое...
- Важно!
- 'Кара пишик' - вот что сказал. Не горячись...
- Ждать нельзя! Надо напасть на каземат!
- Людей погубишь, Наби!
- Лучше погибнуть, чем жить в бесчестии!
- Не ты ли твердил: 'Сумей - убей, а сам уцелей, живой -- снова в бой'?
- Грош цена жизни такой.
- С умом надо действовать, Наби, с толком.
- Ладно! Соберем гачагов, совет будем держать. Десять - на дозор остальные ко мне.
- Вот это дело! - одобрил Аллахверди. - Ум хорошо, а два лучше.
- Тут поболее выйдет.
- Ну, пусть, - улыбнулся Аллахверди. - Я хочу, чтоб Хаджар вырвалась из неволи и всех вас живыми- невредимыми застала.
- Слышал, сказано, в бою малому - малый урок, большому - большой, - уже успокаиваясь, совладав с собой, проговорил вожак.- Пусть из пушек палят,- мы и под картечью пробьемся и дело сделаем.
- Пока давай дело исподволь делать! - веско сказал Аллахверди, призывая друга к терпению. - Падишаху русскому немудрено - одного солдата подстрелят другого выставит, сотню перебьют - новую пришлет, а вот наш Гачаг Наби кем себя заменит?.;.
- Хаджар и заменит.
- Я знаю: она дюжины джигитов стоит. Но, по совести говоря, не приведи аллах, чтоб и 'львица' без друга-супруга осталась. - Аллахверди, кое-как урезонивший своего друга, добавил:
- Не зря говорят: 'Терпенье - Друг, оружие героя, коль выбито из рук оружие другого'.
Гачаг Наби проворчал, сжимая винтовку:
