- Какие молодцы! Какие вы храбрецы! С таким народом и не поломать хребет этой проклятой империи!
Скорый на руку, Гачаг Наби решился почти на безумный шаг. Он набрал небольшой отряд добровольцев и сам повел их в сторону Гёруса, как ни отговаривал его Агамирза. Больше того, рискуя наткнуться на засаду, в любую минуту быть обнаруженным, Ало-оглы приказал выступать на конях. Долго потом Агамирза говорил, что это было почти чудом, как они не свалились в пропасть и не попались на глаза казачьим разъездам, которыми буквально кишели окрестности Гёруса.
Веселый, возбужденный опасностью, Гачаг Наби как из-под земли вырос перед глазами Тамары и Гогия.
- Ой,- воскликнула Тамара, уронив на землю тюбики с красками.
- Женщины все одинаковы, - засмеялся Гачаг.- Даже самые бесстрашные, видя мышь или гостя, кричат: 'Ой!' Чем это вы тут заняты?- рокотал он, радуясь свиданию с друзьями.- Ого! Снова наша 'Кавказская орлица'. Здесь она у вас как будто еще красивее.
С почти законченного холста смотрела на Ало-оглы Хаджар: ясное, открытое лицо, едва уловимая, гордая и одновременно добрая улыбка и испытующий взгляд строгих, глубоких глаз.
- Здравствуй, Хаджар!- едва слышно произнес Гачаг Наби, затем снова заговорил, стряхивая с себя минутное оцепененье.- А это что? Ну, это не дело, друзья. Причем же тут я? Чем я заслужил, чтобы меня рисовали такие знаменитые художники... И потом, усы бы хоть покороче сделали. А то и впрямь разбойник какой-то. Что же, может, вы и правы. Я - уже давно не я. Мне Агамирза говорил, что вы тоже копаете подземный ход. За помощь спасибо! А вот больше этого не нужно делать. Зачем портить руки! Вы несете свободу своим чудом, своим талантом. А рыть пшеничную яму найдется кому, вон какие орлы со мной!
Как ни отговаривали Ало-оглы, как ни понимал он, что делает опасный шаг, все не удержался, пробрался в. хижину Карапета, вызвав у друзей взрыв радости, а в хозяевах робкое смятенье. Глаза незнакомца, хоть и добрые, поражали своей проницательностью, они жгли, вселяя беспокойство.
Айкануш сделала нетерпеливое движение в сторону незнакомца, явно намереваясь задать какой-то вопрос, но Томас незаметно остановил ее. Карапет понял, что перед ним не обыкновенный гость, возможно, сам Гачаг Наби, и молчал от робости, испытывая тем не менее гордость за себя: не ко всякому является этот человек.
Долго оставаться было опасно. Понимая это, Наби думал не о себе; ему, напротив, хотелось стычки с жандармами или казаками, но так можно было погубить начатое дело, погубить Хаджар, друзей. Сделав несколько ударов киркой по вязкой глине, Ало-оглы прислонился к краю ямы и закрыл глаза. Ему казалось, что он слышит из глубины земли голос Хаджар.
- Уходи,- говорила она ему.- Уходи, ты нужен не здесь!
- Но я не могу оставить тебя, я должен что-то делать для твоего спасения,отвечал он мысленно.
- Ты должен, ты должен, Наби. Помни о народе, помни о людях, которые пошли за тобой.
- Не могу, не могу думать ни о ком, кроме тебя, моя Хаджар.
- Ты должен, должен. Ты не имеешь права сейчас рисковать собой. Ты себе не принадлежишь, Наби. Ты принадлежишь народу.
- Я люблю тебя, Хаджар, моя Дикая кошка, моя Орлица.
- И я тебя люблю, но уходи, уходи, уходи...
- Хорошо,- почти вслух произнес Наби.- До свидания.
- Прощай,- грустно отозвалась она.
Гачаг обнял Аллахверди, затем обернулся к Карапету и Айкануш и сказал тихо:
- Спасибо вам! О таких, как вы, народ слагает бессмертные песни. Спасибо, друзья, великое! Томас, проводи меня, нужно моих людей получше устроить.
Они вышли, но в хижине еще долго звучал голос этого сильного, красивого и печального человека.
Глава шестнадцатая
Генерал окончательно слег. Его бил озноб, лицо было покрыто испариной. Шушинский лекарь пустил немного крови, дал отвар какой-то травы, но легче не стало. Генерал то и дело впадал в забытье, метался в постели, скрежетал зубами. Одно и то же видение накатывалось на него.
Исполинского роста человек медленно шагает по полю к цепи солдат, которой командует генерал. Шаги его бесшумны, лик грозен, брови сдвинуты. 'Пли!', командует генерал. И после залпа вместо одного исполинского человека появляются рядом еще несколько, 'похожих друг на друга, как две капли воды. Они надвигаются на солдат спокойно, с суровыми глазами, устремленными на генерала. 'Это он, Гачаг Наби! Он хочет моей крови', - в ужасе думает генерал.
- Пли!-командует он, но цепь молчит.- Пли!-кричит он, но видит, что вместо солдат лежат в цепи люди в папахах и бурках. Они встают и смеются, скаля белые зубы. - Артиллерия! - хочет крикнуть генерал, но не может. Ноги наливаются тяжестью. А исполинские люди все ближе и ближе. И вдруг генерал с ужасом видит, что впереди них идет наместник Кавказа, делая призывные знаки и указывая на него; генерал хочет обернуться, но не может. Сильные руки удерживают его, а рядом слышится женский смех. Генерал не видит, кто его держит и кто смеется, но знает, что это его домашний врач и Клавдия. Он начинает биться в смертной тоске и со стоном просыпается.
- Он очнулся, - сказала Клавдия. - Он очнулся! Федор Матвеевич, вам легче?! Федор Матвеевич, вы узнаете меня?
- Узнаю, - сказал обессиленный генерал, пытаясь улыбнуться. - Как ты здесь очутилась?
- Потом, - вмешался врач. - Потом поговорите. Вам нужен полный покой. Вот, пожалуйста, примите это.
Жена приподняла голову губернатора с подушки, и он, как ребенок вертя головой, выпил полстакана какой-то горько-соленой жидкости.
- Какая гадость, - сказал он, откидываясь на подушку. - Какая гадость вся наша жизнь, Клавдия!
- Успокойся, дорогой. Вот доктор говорит, что страшное позади. Кризис миновал. У тебя просто переутомление. Спи! Постарайся уснуть.
- Как там идут бои в Зангезуре?
- Какие бо...
- Все преотлично, - прервал ее врач. - Разбойники в ловушке.
- Нельзя, чтобы наши солдаты входили в близкий контакт с ними, - сказал генерал, вспомнив свои страшные сны. - Бейте их артиллерией, артиллерией. А с флангов тесните конницей.
- Хорошо! - сказал врач. - Я передам ваше указание.
- Ты плачешь, Клавдия? - спросил генерал. ,
- Ну, что ты, милый, - улыбнулась Клавдия, украдкой смахивая слезы.
- Я хочу спать!
- Правильно. Нужно, очень нужно поспать. А проснетесь совершенно здоровым, - произнес врач, поправляя простыню.
-Спит. Пойдемте, сударыня.
- Неужели так серьезно? - со слезами спросила Клавдия, как только они вышли.
- Думаю, что да. Серьезно. Я, кстати, предупреждал вас. У него сильное нервное потрясение. И чрезвычайно опасно продолжать начатое путешествие. Ему нельзя появляться в Зангезуре, нельзя заниматься никакими делами, касающимися бунта. И вообще, мое мнение такое, что генералу нужно немедля подавать в отставку.
- В отставку? - воскликнула генеральша, и слезы ее моментально высохли. Ну уж нет, его враги только этого и ждут! Только не сейчас. Я сама доведу дело до конца. Жена наместника думает, что выиграла, но я ей не дам издеваться ни над собой, ни над мужем.
- Как знаете, - пожал плечами врач. - Я весьма далек от политики. Я только лекарь. Мое дело предупредить вас.
- Может быть, пригласить армейского священника? - спросила Клавдия.
- Смею вас заверить, бог тоже мало смыслит в политике. А священник только напомнит генералу о такой неприятности, как смерть.
- Что же делать, что?
- Я уже сказал.
