кокетливо:
- Что? Обдумываете, каково мне придется, попади я в лапы гачагам?
- Да... Вот уж этого я бы никак не хотел...- ответил ей генерал сумрачно. И особенно нахмурился оттого, что ему показалось - отчаянную его супругу эта перспектива пугает куда меньше, чем его.
Но она легко развеяла сомнения губернатора, прощебетав:
- Ну, не надо, так мрачно, дорогой мой... Мы ведь вместе, а вы, я уверена, не дадите меня в обиду!
Морщины на челе генерал-губернатора разгладились.
- Но дай бог нам выпутаться из этой ужасной истории - и вы мне обещаете, мои шер, что мы бросим все и уедем в Париж. Прочь из этого дикого края! Прочь из этой умирающей империи, которая не то что с внешним врагом, каким-нибудь новым Буонапарте, а с обычным врагом сладить не может! Прочь!
Потом от приятных предвкушений о том, как весело жить в прекрасной доброй Франции, княгиня со вздохом вернулась к событиям сегодняшнего дня:
- Кстати, чем закончился ваш разговор с полковником Белобородовым?
- Полагаю, что лучше его сменить... Пост уездного начальника в столь немирном крае ему не по зубам.
- Кто же вместо него?
- Есть здесь один офицеришко. Говорят, он пользуется каким-то особым покровительством Петербурга. Человек этот резок и безжалостен. Думаю, что это именно то, чего требует данная ситуация.
- Так за чем же дело?
- Размышляю, что мог бы предпринять я сам до этого шага, чтобы чертов шпион не приписал бы себе потом все победные лавры.
Клавдия Петровна взглянула на супруга с любопытством:
- Браво. Вот это умно... А что касается Белобородова - не переговорить ли мне с его женой? После такого разговора многое может стать куда более ясным.
Генерал-губернатор и сам о таком обороте не раз подумывал, однако поделился опасениями:
- Только имейте в виду: мне донесли, что в этой семье нет мира и согласия. Супруга Белобородова - в отличие от него, убежденная монархистка. Но это не единственное, что разъединяет их...
Княгиня не захотела услышать явного намека, прозвучавшего в словах князя. Она распалилась:
- Ну, если Белобородова столь благонамеренна, то мне уже совершенно непонятно, что же происходит. Неужто она не в силах изгнать из своего дома вольнодумную литературу? Почему она не убедит полковника пересмотреть свои взгляды? Или хоть не заставит его избежать их публичных проявлений?
Увидев, что она разошлась не на шутку, губернатор решил охладить пыл супруги:
- Моя дорогая, вы так горячо боретесь за интересы империи, что я начинаю подумывать, уж не любите ли вы государя императора больше, чем вашего законного супруга. Да, да, вот скажите - ежели я вдруг занялся крамолой, вы бы приняли это так же горячо?
- Крамола не про вас! А что касается' моих патриотических чувств, то пусть у вас не будет сомнений. Родина для меня превыше всего!
- Именно поэтому вы так стремитесь в Париж... Клавдия Петровна смешалась на минуту от неожиданной реплики, но тут же взяла себя в руки.
- Пошли нам, господи, удачу,- повернулась набожная княгиня к иконе и беззвучно зашевелила губами.
Глава сорок восьмая
Если не использовал выпавшую вдруг возможность - это все равно, как если бы выпустил из рук случайно пойманную птицу - второй раз такое не выпадет.
Да, похоже, что первый план освобождения Хаджар из тюрьмы оказался птицей, вырвавшейся в самый последний момент. Подкоп не удался. Скальные породы, преградившие путь штольне, замедлили дело настолько, что приходилось искать иные варианты.
Гачаг Наби стал уже, пожалуй, нервничать, хотя это пока ему удавалось скрывать за привычным невозмутимым и спокойным выражением лица. Конечно, он и мысли не допускал о том, что придется потерпеть поражение - это означало бы, помимо всего прочего, несмываемый позор и унижение.
Сколько живет человек? По-разному. Кто сто лет - дай ему здоровья и сил аллах!- кто пятьдесят; а чья- то жизнь может и на двадцати годах оборваться. Но не об этом сейчас речь. Хочу отметить лишь то несомненное и важное для нас обстоятельство, что, как правило, доброе или недоброе имя, завоеванное человеком, существенно его переживает. Оно становится примером многим следующим поколениям - и по легендам судят о человеке, который давно свел свои счеты с жизнью.
Недаром говорили наши предки -'бык умрет - останется шкура, храбрец умрет - оставит потомкам имя'. Плохо тому, кто носит башмаки из плохо выделанной кожи, но это полбеды. Горе тем, кто носит имя, опозоренное их предком! Куда лучше погубить свою жизнь, чем дать погубить твою добрую славу!'
Не только о себе думал Гачаг Наби, когда в голову ему приходили те суровые мысли, о которых мы вам поведали; он справедливо считал, что уже неотделим от своего народа, который прославит его славные, подвиги и который умалит его позорные поражения. Непросто, ой, непросто было Ало-оглы в эти дни.
А Гёрус жил необычной для себя кипучей жизнью. Всегда полусонный небольшой захолустный городок, где под старой чинарой, прикрывшей своими ветвями почти всю главную площадь, десятилетиями не происходило никаких выдающихся событий, вдруг наполнился народом, пешими, конными; ишаков с яркими хурджинами приводили в город армянские купцы; шумные кавалькады всадников на храпящих конях, украшенных сверкающей упряжью следовали за уездными беками; странники с посохами и в рванье стремились сюда же... Зачем? Может, потому, что в скоплении людей легче прокормиться сирому и несчастному, может - еще зачем. Кто знает?..
Солдаты все шли и шли, оглашая вечерние улицы залихватскими песнями и удалыми посвистами; казаки въезжали молча, покачивая длинными пиками и недобро поглядывая по сторонам из-под спущенных на лоб лихих чубов. Вай аллах, какая же сила накопилась! Куда это, а?
Поначалу Гачаг Наби и его соратники полагали, что арест Хаджар - случайная беда, которую поправить, в общем-то, нетрудно. Но полноводная река событий забурлила, закипела водоворотами, проявила свой куда как своенравный норов - и вышла из берегов. Что теперь будет?
Нам, из нашего далека, конечно, все куда яснее, чем тем, кто жил в конце прошлого века. Мы-то уже точно знаем, что приближался громадный и коренной поворот истории. Что Гачаг Наби, Хаджар и другие гачаги появились не случайно. Империи предстояло пасть! И в том, что происходило в те дни, была лишь неожиданно ярко проявившаяся, чуть опередившая общий ход событий закономерность, о неотвратимости которой знали лишь самые смелые и прозорливые умы человечества...
Колосс был еще жив и, казалось, полон сил. Но болезнь уже таилась в его исполинском теле. И первым ее признаком была необычная чувствительность истукана к любому проявлению неполадок. Так лежащему при последнем издыхании человеку все небезразлично - жужжание мушиных крылышек и то повергает его в ярость! А тут - пошли дела такие, что с жужжанием мух их и сравнивать не годится.
Первые молнии блеснули здесь, первые громы той грозы, которой предстояло разразиться. Вот это будет правильное определение.
Однако, внешне, повторяем, все еще текло как прежде. И многим казалось, что движение гачагов - случайность, бред, болезнь края. Какая недальновидность! Ну, будь это так - разве могли бы в этом случае кавказские орлы так прочно и надежно обосноваться по всем горным областям? Разве смогли бы они объединиться со своими сподвижниками и единомышленниками из других мест, скажем, из Тифлиса и даже из далекого Петербурга? Разве стала бы гигантская машина управления империей придавать столь большое значение сводкам о течении дел в далекой провинции?
Гачаг Наби, конечно, не мог бы высказаться по этому поводу так, как говорим мы с вами. Но он прекрасно понимал, что не личная вражда к уездному начальнику или, скажем, губернатору заставила его ступить на тропу войны. Он понимал, что не во имя встречи с ним, с Ало-оглы, прибыл сюда генерал- губернатор со своей пышной свитой, и даже красавицу жену привез в знак того, что обосновался здесь обстоятельно и торопиться не намерен - уедет восвояси только после того, как доведет свое дело до конца.
И неспроста генерал-губернатор вызвал сюда всех ханов и беков. Неспроста слетелись стервятники и снуют уже столько дней по улицам Гёруса. А что говорить о войсках, явившихся сюда с пушками и снарядными ящиками, словно бы на большую войну?
Нет, Наби не был столь высокого мнения о своей скромной персоне, чтобы приписать именно себе столь
