декабризма? Или бред сумасшедшего? И вы, словно нарочно, пересылаете это письмо в Петербург. Для чего? Показать свою верноподанность? Но ее нужно проявлять здесь, здесь, вы на это поставлены! Или это интрига, интрига, недостойная вас и тех обстоятельств, при которых с удвоенным рвением надо заботиться об Отечестве. Все это вообще ставит под сомнение состояние вашего духа, наместник.
Наместник похолодел. И, если бы не жена, неизвестно, чем закончился бы этот разговор. Но супруга наместника вошла, как всегда, без стука и предупреждения, и, стараясь улыбнуться как можно непринужденнее, сказала с ходу:
- Вы хоть и министр, хоть и знатнейший человек России, а долго мучать голодом себя я вам не дам. Я ведь, ваше превосходительство, до сих пор очарована вашей шуткой: 'Голод нас давно не мучает, нас мучает его отсутствие'. У нас на ужин не бог весть что, но турач, смею вас заверить, птица экзотическая во всех смыслах. Особенно на обеденном столе.
- Что же, - улыбнулся министр и снова не удержался от каламбура. - Если мы не можем изловить одного какого-то турка, то удовольствуемся хотя бы турачом.
За завтраком министр пришел в хорошее расположение духа, шутил с женой наместника и с его, рдевшей после каждого слова, дочерью, пил вино наравне с другими и все сокрушался, что не может себе позволить такой роскоши, как грузинские острые приправы к птице.
Наместник подумал было, что на этом неприятные наставления министра закончатся и беседа примет нужный, деловой характер, но министр вдруг сказал под конец завтрака:
- Теперь, мой друг, я понимаю, почему разбойники развелись у вас под самым носом. Я бы сам, будь на вашем месте, не вставал бы из-за этого стола целыми днями. Пусть хоть огнем все горит.
Наместник прикоснулся салфеткой к полным губам, бросил ее возле прибора и произнес решительно:
- Я полагаю, ваше высокопревосходительство, вы простите меня за резкость тона, но серьезность положения и обязанности мои, поскольку я все же еще наместник этого края, позволяют мне надеяться, что вы выслушаете меня. И не мои оправдания, это было бы слишком дерзко, но мои предложения.
Министр был слишком умен, чтобы не понять настроение наместника; по дороге он и сам думал, что вначале разберется в обстановке, а уж затем скажет все, что заставило его прибыть сюда и терпеть уйму мелких неудобств, которые он так не любил.
Глава пятая
- Ну и силища у тебя, - сказал Томас, потирая запястье.
- Я так и знала, что это ты! - отозвалась из темноты Айкануш.
- Хоть ты и изменил голос, никто, кроме тебя, не мог заявиться невесть откуда за полночь... Бродягой ты был, кузнец, бродягой и помрешь.
- Насчет бродяги, это ты верно, подметила, кафанка, а вот насчет помрешь, это ты путаешь. Случалось так, что я был на волосок от гибели.
- И что же?
- И всякий раз меня встречает сам господь бог и выталкивает снова на землю. Иди, говорит, греши дальше. У меня и так праведников девать некуда. В рай не протолкнешься, как на базаре.
- Опять за свое. Ох, накажет он тебя за твои богохульства.
- Айкануш достала завернутые в тряпку два свечных огарка толщиной, пожалуй, с мужскую руку, зажгла один и поднесла к лицу Томаса.
- А ты похорошел!
- А ты не боишься говорить такое в отсутствие мужа? - засмеялся Томас. - Я хоть и родственник тебе, но дальний. Того и гляди до греха доведешь.
- Видишь эту сковороду? - сказала Айкануш, укрепляя свечу
на грубом деревянном столе.
- Вижу.
- Так вот, если будешь вести эти разговоры, я познакомлю тебя с одним есаулом. Он тебе расскажет, куда пропали его передние зубы.
- Куда же они пропали? - смеялся Томас.
- Спроси, когда они пропали. Он ущипнул меня, после этого зубы у него и пропали... Есть будешь?
- Ну, слава богу, теперь я слышу голос женщины и голос хозяйки.
- Ты меня не трогай, - говорила Айкануш, быстро и ловко
накрывая на стол. - Огня разводить не буду. Поешь холодное, ничего с тобой не случится. Меня не трогай. Я же не спрашиваю, почему вы, мужчины, сейчас юбок не носите, хотя стали все трусливыми, как бабы.
- Небось, ты своего Карапета имеешь в виду?
- Все вы одинаковы, только Гачаг может считаться мужчиной.
Томас насторожился, его подмывало сразу, же начать задуманный разговор, но он решил не спешить, не вспугивать до поры эту птичку. Впрочем, в этой птичке было шесть пудов и шесть фунтов весу, и, когда она ставила со стуком на стол бутылку с чачей, Томас увидел, как тяжело вздрогнули ее налитые, не знавшие еще младенческих губ, груди.
- Слушай, - сказал он, закусив. - Как тебя угораздило выйти за моего братца? Он вроде как цыпленок возле тебя.
- Не твоего это ума дело... Поел, теперь рассказывай, откуда явился и куда путь держишь.
- Видишь ли, я женюсь, - сказал Томас. - Пришел приглашать тебя на свадьбу.
- Женишься?
- Женюсь!
- На свадьбу?
- На свадьбу!
- Послушай, Томас, не валяй дурака. Одежда разодрана, борода, как у утопленника, вся в какой-то траве.
- Зато невеста у меня прекрасная. Глаза у нее голубые, как небо. Стан стройный, как у гор. Смех звенит, как родник. Волосы золотятся; как солнечные лучи.
- И такая девушка выходит за тебя, дурака?
- Представь себе, выходит. Только ее все время приходится защищать с оружием в руках, - ответил Томас серьезно..
Кафанка насторожилась.
- Как же ее зовут?... Погоди, не хочешь ли ты сказать...
- Ты правильно догадалась, милая кафанка. Я, кузнец Томас, никому не сделавший ничего плохого, я, не обидевший даже мухи, взял оружие и ушел в горы, к Наби. Потому что мочи терпеть нет, милая Айкануш. Сердце кровью обливается, когда топчут мою землю чужие сапоги. Сердце разрывается, когда обижают моих сестер и матерей. Потому что моя настоящая невеста - в моей воле. Потому что я свободу люблю, как весь мой армянский народ, как другие народы залитого слезами Кавказа.
- Ты погубишь нас, - понизила голос Айкануш. - Найдут тебя здесь и не миновать беды. Гёрус полон солдат. Всюду сыщики. На каждом шагу жандармы. Каждого за неосторожное слово бросают в тюрьму, расстреливают... Я знала, что рано или поздно ты погубишь нас, и брата своего, и меня.
- Успокойся, - улыбнулся Томас, поняв, что слишком рано заговорил о деле. - Никого я губить не собираюсь. Вот посижу немного и пойду.
- А чего тогда приходил на ночь глядя?
- Соскучился, - ответил Томас. - Соскучился просто. Лежу однажды у костра и думаю, а как там братец мой поживает и милая моя сестрица. Дай, думаю, погляжу на них. А то неловко как-то получается, родственники все-таки, хоть и неблизкие. Гостинцев вот, правда, не принес. Некогда было, торопился. И горами шел... Ладно, пойду я, - сказал он как можно грустнее. Надо было разжалобить кафанку.
- Куда ты? Отдохни.
- Нет, - вздохнул Томас. - Ты заверни мне немного лепешек, дай чуть-чуть лоби. Товарищи у меня помирают в горах. Спасибо за все, - добавил он и, помолчав, поднялся.
- Спасибо, спасибо, - заворчала кафанка. - Заладил одно и то же. Ну-ка сядь, расскажи все, как есть.
- Нет, пойду я, - еще жалобнее повторил Томас. - Видно, судьба у меня такая. Никто не пожалеет, никто
